Озеро призраков

— Садкая какая водка пошла, — пробормотал он. — Раньше намного мягче была. — И полез за капустой.

Кузьма закусывал быстро, Мишка — не торопясь.

— А сколько ты, Михаил, у Ольгушки живёшь? — спросил Лычков, поддевая на вилку мягкое кольцо капусты. Выпитое обдало теплом живот, лицо, разлилось по телу.

— С конца лета. — Мишка подумал. — Полгода уже разменял.

— Давненько. — Кузьма по-особому, по-мужицки осмотрел низкий прируб, задержал взгляд на углу. Он за зиму промёрз, обои намокли, были тронуты серебристым налетом инея. — Изба, наверное, холодная, вон угол худой?

Мишка пожал плечами.

— Это смотря как топить. Вот дрова есть — жгу, не жалею. Жарко! Однако брёвна не конопаченные. К утру выхолаживает.

— И много с тебя Ольгушка берёт за постой? — снова спросил Кузьма.

— Двадцатку в месяц. Дрова мои.

— Что она, обасурманела? Хоть бы скинула пятёрку. За такую халупу! — Глаза Кузьмы странно перекосились, нос залоснился от прилившей крови. — Обесстыжела, старая!

— Да что ты, дядя Кузьма! Где счас дешевле найдёшь? Угол есть, и то хорошо.

— Да-а, — протянул Кузьма. — Дела-а!

Мишка снова налил в стаканы, приподнял свой, кивнул Кузьме и молча выпил. Кузьма не стал ждать и тоже последовал за ним.

— Значит, так и живёшь?

— Так и живу, дядя Кузьма.

— Дела-а! А как твои мысли насчет дальнейшего?

— Это в каком смысле? — не понял его Расшибаев.

— Как дальше думаешь жить?

Кузьма знал, что Грипка расспросит его подробно о визите к своему мужу, поэтому он должен был знать намерения Мишки.

— Разные у меня мысли, дядя Кузьма. Сегодня одни, завтра, смотришь, другие.

«Ишь ты, вертопрах, — незло подумал Лычков. — Себе на уме. Сразу не схватишь. Сбежал от жены. Хороший парень, а вот сбежал. А может, потому и сбежал, что хороший?»

Мишку Кузьма знал плохо. Поженились они с Грипкой лет восемь назад. Расшибаев был заметным парнем, на заводе его хвалили, мастеровой, хваткий, любое дело горело у него в руках. Он выстроил свой дом, посадил полдюжины яблонь, смородины, клубники…

К своему дяде Грипка ходила редко, можно казать, совсем не ходила, да и нужен ли был ей дядя? Так, бывало, встретятся на улице, «здравствуй — до свидания», даже о здоровье тётки не поспрашивает — вот и весь разговор. И мужа своего к родственникам не приучала. Грипку не в пример Расшибаеву Кузьма, конечно, знал хорошо. Она была прижимиста в мать, его сестру. Такая у них сестра была из всей семьи — зимой снегу не выпросишь. Такая и Грипка. В девках была своевольная, чтобы всё по ней, рубила с плеча и замуж вышла — характера не сменила. На Мишку смотрела как на свою собственность, помыкала им, как хотела, да вот парень терпеливый попался, долго терпел, но, видно, у всего конец бывает — ушёл от жены. И ведь не то, что другие, найдут женщину — и к ней, а этот по-другому ушёл, так сказать, из принципа, что ли? Есть, конечно, и у него завихрения, к примеру, с картинками этими…

Хотя сказать и другое надо. Сейчас молодёжь такая. Смелая пошла. Жизнь стала другая. Как чуть что — шапку в охапку. И поминай как звали. И муж и жена стали самостоятельными, каждый работает, у многих квартиры, тепло, все удобства, иной и мужик не нужен. Знает таких женщин Кузьма, но не одобряет их. Так можно до полного развала дожиться. Баба начинает терять свой бабий облик. Ох уж эти бабы! Кузьма вспомнил, как жена сегодня напустилась на него, и нахмурился.

Мишка пошуровал в печке кочергой, подбросил ещё дров, закрыл раскалённую докрасна заслонку, подвинул табуретку ближе к столу.

— Наливай, дядя Кузьма… Ещё по соточке. Сердце застыло, отогреть надо.

— Ай, милок! Разве сердце вином отогреешь? — отозвался Кузьма, но подвинул стаканы ближе к себе и налил в них.

Сам думал. «Вот ведь Грипка. Хошь она и племянница, а ведь неправильно себя ведёт. Пришла: вразуми иди моего. Баба с характером, с норовом. Вразуми — значит, Мишка виноват. А нет бы самой тропку найти. А что скажет он Мишке?..»

Лычков почувствовал, что сегодня несёт его куда-то в сторону, будто попал он в водоверть, захлестнула она его, закрутила и выбросила в сильное течение. Хочет он противостоять воде, а руки опускаются.

Мишка достал папиросы, закурил. Струйка дыма неровной спиралью поднималась в потолок и расплывалась там. В избе было тепло. Тикали на стене часы. Пахло нагретыми красками, огурцами, капустой. За окнами таяла розовая зимняя заря. Тени обкладывались синевой, неслышно приходили сумерки. Кузьма распарился, снял тёплую безрукавку, остался в рубашке.

Мишка подвинулся ближе к старику.

— Я ведь знаю, зачем ты пришёл, — сказал он Кузьме, глядя ему в глаза. — Да, ушёл я из дома. Ушё-ёл! Нету мне там житья! Понимаешь, дядя Кузьма, не-е-ту-у! — Он взял Кузьму за рубашку. — Теснит меня… Каждый день одни и те же разговоры о зарплате, кто больше заработал, кто чего купил, кто… А-а-а…

Мишка отпил из стакана, вытер губы рукавом.