Озеро Радости

Яся медленно подходит к дереву. Кора с него снята, белесый, цвета кости, ствол, в много слоев, как Берлинская стена, исписан и изрисован человеческими чаяниями. Это карта того, о чем уже много десятков лет думают Малмыги. Это литература — в том смысле, в котором настоящей литературой может быть лишь искренний текст. Это искусство, так как шрифт и цвет у каждой записи индивидуальный. Где-то нарисованы ромашки и божьи коровки. Где-то фраза выведена церковным славиком («Избави глаукомы»). Где-то — готическим шрифтом врезана глубоко в тело дерева и прокрашена золотой краской (поверх нее пролегли десятки других желаний, так что с большим трудом можно различить слова «гори Кёнигсберг»). Сбоку, под выходящим из ствола обрубком ветки — мастерски выполненный барельеф: женское лицо; глаза врезанной в дерево девушки закрыты, губы — разомкнуты. Возможно, так изображен дух дерева, возможно, так в дерево впечатан дух той, о ком мечтал скульптор. Или от воспоминаний о разомкнутых губах, закрытых глазах и пылающих щеках которой хотел навсегда избавиться. Лицо не тронуто чужими граффити, толпящиеся страждущие посчитали кощунством писать по красивому лбу, бровям и носу, но каждый миллиметр вокруг истыкан и искрашен. Тут — чертежи домов; тех, которые кому-то хочется построить, и тех, которые просят испепелить, по разным причинам — от неартикулированной зависти до артикулированных споров вокруг границ участка. Тут — перерисованный с открытки Версальский дворец — чье-то тайное туристическое устремление. Тут крашенное желтой краской на пол-ствола: «Девочку!». Причем непонятно, вывела ли это рука барышни, которая пока не сделала УЗИ и не знает пол плода, или, может быть, постарался Гумберт Гумберт, категориально истосковавшийся по Лолите. И, в миллиметре, крохотное, злобное, явно детской рукой: «Не хочу братика». Тут понятное «Сережа плюс Лера», обведенное охранным кружочком, — и совершенно непонятное «Варя, ты мудак». Тут есть афоризмы, их как-то слишком много для расположенного за околицей райцентра места массового языческого поклонения. Есть лаконичное «no woman, no край» и, выведенное этой же рукой: «Держать руку на pussy»; есть поэтичное «Колумб Америку открыл, а я всю жизнь тебя любил»; есть, наконец, пугающее эсхатологической глубиной и правильностью расставленных знаков препинания: «А представим, что эволюция произошла оттого, что животные сообщали своему телу, как именно ему расти». Есть зрелое «Степень внутреннего одиночества человека хорошо видна по частоте его общения с друзьями в социальных сетях» — и совсем незрелое «Не суйте Аньке Боровой, у нее сифилис» (и Ясе кажется, что писал «не сувавший», но безрезультатно мечтающий об Аньке Боровой аноним, пытавшийся оградить ее от других анонимов). Тут есть даже не просьбы — распоряжения: «Фольксваген Джетта, движок дизель не меньше двух», есть — и в очень больших количествах — предложения своих сексуальных услуг (доминирует мужской пол, все телефоны — четырехзначные, городские). Нацарапано трогательное: «Хочу, чтобы деда не умер вчера» и прагматичное «Заплачу за Шенген на два года».

Яся смотрит на это, и ей становится стыдно за то, как глубоко в чьи-то жизни она заглянула. Ей интересно читать отдельные афоризмы, но для других, самых честных, нужны какие-то очки, которые маскировали бы их от чужих глаз.

— Держи! — Валька протягивает ей лак для ногтей. — Писать лучше лаком. Заметней, и не стереть после высыхания. Не боись, я отойду, чтоб не подглядывать!

Соседка дипломатично удаляется к своему велосипеду. Яся осматривает ствол. На нем всего несколько фраз выведено лаком для ногтей, их возраст установить невозможно, лак действительно хорошо переживает непогоду, куда лучше, чем шариковая ручка или черный маркер. Ванильно-розовый цвет сужает мир потенциальных Валькиных мечтаний всего до нескольких вариантов и, прежде чем оборвать поиск и укорить себя за нездоровый интерес к чужим тайнам, она успевает заметить «Отдельную жилплощадь чтобы взять щенка». Ей щемит сердце от увиденного, ей обидно за этих людей и за Вальку — за всех, кто всю жизнь тяжело работал с восьми до пяти, но так и не получил возможность на отложенные деньги купить — нет, не «феррари» или «бентли», но обычную дизельную «джетту». Или — билеты во Францию и увидеть Версаль. Или переехать наконец из общежития в собственную однушку. Причем не на проспекте Кутузова в Москве, а в чертовых Малмыгах!