Наконец, наметив точку под лицом барышни, он запускает пилу, сжимает зубы и врезается в ствол. Древесина издает жалобный визг, но поддается легко — дуб высох за сотни лет пребывания в статусе памятника, выпил не пахнет разогретым деревом, из него крошится белая труха, похожая на бетон. Ствол очень толстый, а потому снять дерево в один проход не получится — полотно пилы не достает даже до середины ствола. Время от времени «Дружба» цепляется за стенки распила, приходится аккуратно извлекать ее и заходить под другим углом. Агрегат быстро греется и председатель делает передышки — чаще, чем ему хотелось бы. Он облокачивается на склизкий ствол, и в глаза лезет: «Дай нормальной жизни, хотя бы день», «Чтобы Сергея ДМБ до сро», «Колодка косит, диск + суппорта менял», «Хочу чтобы школа не курила в туалете», «Такую книгу, чтобы все понять», «Дай парня ласкового, чтобы жалел», «Брошу пить с первого октября», «Чтобы приехал цирк со слоном Леночке показать слона». Председатель обходит ствол полным кругом, но дерево продолжает стоять.
В баке заканчивается топливно-масляная смесь, пила стопорится. Чечуха, страшно ругаясь, сцеживает бензин из бака «Волги» и продолжает врезаться в раскоряку, выбирая из нее целые куски, чтобы добраться до недоступной полотну сердцевины. Наконец на втором часу работы, когда дерево взрезано полностью, по спирали, в несколько слоев, и у Виктора Павловича крупно трясутся руки, ибо ему начинает казаться, что спилить дуб в принципе невозможно, что, даже полоснув по его основанию двухметровой промышленной циркуляркой, ты не лишишь его треклятой вертикальности, так вот, в этот отчаянный момент, порычав немного басом, пила дохнет, конвульсивно дернувшись несколько раз зубьями. Председатель дает ей остыть, в остервенении дергает стартер, потом швыряет ее в хлюпающую грязь под ноги и обращает лицо вверх, глядя в низкие серые тучи с глухой ненавистью, он, бросивший небу вызов. Он стоит так несколько минут, и небо заливает ему глаза своими прохладными слезами.
И тут происходит чудо. Дерево, которое, как ему казалось, невозможно спилить, с коротким стоном начинает медленно заваливаться на спину и падает, обнажив кривую рану, что так старательно выпиливал Чечуха. Председатель издает злобный смешок: он победил. Хотя чувство победы смято тем, что враг упал не тогда, когда его уничтожил Виктор Павлович, а тогда, когда сам решил умереть.
Председатель долго ошалело сидит на мокром стволе, смотрит на мокасины, вяло сковыривает комья грязи с брюк, а потом по-хозяйски хлопает барельеф с лицом девушки по щекам, говорит «Вот так-то», вынимает из грязи пилу и идет к машине.
Через четыре дня в комнату Яси вваливается зареванная Валентина.
— Упырь дерево убил! — причитает она.
В ее руках газета «Знамя Малмыжчины», на последней странице, в рубрике «Панорама района», короткое сообщение:
Последнее слово не могло быть опубликовано в газете, являющейся официальным органом районной власти, но оно явно и разборчиво помещалось там.
— Тут концовка какая-то странная… — удивилась Яся.
— Это приветик Чучухале от нашего печатного комбината! Или от журналистки, что текст сочиняла! Или еще от кого! — злобно рассмеялась Валька, размазывая косметику по щекам. — Говорят, все хлопцы пилить отказались, так он какого-то цыгана нашел и вместе с ним двуручной пилой дерево снес. А как там было — одному черту известно. Правильно ты, соседка, сделала, что ему не дала! Такие размножаться не должны. Тем более с нормальными бабами.
— А что с деревом? — тихо спрашивает Яся.
— Что с деревом? — передразнивает Валька. — Амбец дереву! Обратно ж его не втыркнешь! Не кактус! Его люди сейчас хоронят.
— Как хоронят? — не понимает Яся.
— На части пилят, берут куски, те, где желания их были. Везут к себе, роют ямы и закапывают. Иначе беда случится — жечь нельзя и оставлять нельзя. Это же не обычное дерево, понимаешь? Огонь сожрет — желание не исполнится. Вообще никогда. Это точняк!