Озеро Радости

Яся достает калькулятор и делит нанесенный государству ущерб на курс доллара, который любой гражданин Республики Беларусь знает лучше, чем фамилию министра юстиции Республики Беларусь. Получается пятнадцать тысяч долларов. Пятнадцать, а не тринадцать — держатели именной стипендии, по всей видимости, тут на почетном счету.

* * *

— А от нас вы чего хотите?

У юристки кадрового отдела О-эн-тэ абсолютно не телевизионная внешность. Ее с легкостью можно представить с черпаком в столовой города Малмыги, рядом с Валькой. Или воспитательницей в детском садике, во главе цепочки переминающихся пушистых утят («Бекешев, подтяни колготы!»). И только взгляд, внимательный и как бы видящий сквозь стены букв, выдает человека, на профессиональной основе работающего с такой непрозрачной субстанцией, как законы, подзаконные акты и постановления.

— Ну, я не знаю. Может, вы поможете как-то. — Яся безнадежно смотрит за окно.

Там город уходит под снег.

— Как мы вам поможем, девушка? — удивляется юристка. — Как? Валерьянки, что ли, вам? Или валидола?

Яся вздыхает. Ей кажется, здесь нужно рассказать, не как ей можно помочь — этого не знает никто, даже интернет. Ей нужно объяснять, почему она в принципе пришла сюда.

— Я ведь у вас работаю. Я подумала, вы меня защитите. Телевидение все-таки…

Юристка хмыкает и начинает рыться в сложенных у нее в прозрачном лоточке с логотипом телевидения документах.

— Что вы у нас работаете — это не факт. Вы у нас в каком статусе были? — спрашивает она строго.

— Не знаю, — задумалась о своем статусе Яся. — Микрофон носила. В студии.

— Я про ваш трудовой статус, — перебивает ее юристка. — Трудовой статус у вас — испытательный срок. В три месяца. Контракт вы подписывали?

Яся неуверенно качает головой.

— Вот именно, не подписывали. Работаете по договору найма. Микрофон носите, как сами сказали. Микрофон носите, а обстоятельства, имеющие критическое значение для решения о вашем трудоустройстве, от нас тщательно скрыли.

— Какие обстоятельства? — удивляется Яся.

— Наличие неисполненных обязательств по государственному распределению. В книжке ж у вас в трудовой это написано не было. И как мы это угадать должны были? Что, телепатически? Что у меня, миелофон должен быть, мозги вам всем, молодым да лихим, просвечивать?

Для нее Яся — трудовая книжка, пенсионный фонд, карточка страхования, личное дело, характеристика с места учебы, наличие медосмотра, печать о флюорографии (раз в два года).

— Я просто по-человечески… — лепечет девушка. — Мне же не к кому больше пойти.

— По-человечески! — передразнивает ее юристка. — По-человечески нужно было головой думать перед тем как от распределения уклоняться! Но я хочу вас предупредить: если решите оспорить решение об увольнении в суде, мы вам выкатим встречный иск о намеренном сокрытии обстоятельств, имеющих критическое значение для решения о трудоустройстве!

— Об увольнении? — удивляется Яся.

Через пятнадцать минут у нее запись прямого эфира. Фраза, которая поставила бы в тупик любого специалиста по вещанию: запись прямого эфира.

— А что вы думаете, мы вас с такой историей в штат возьмем? Увольняем с понедельника! Трудовой договор аннулируем, испытательный срок не прошли. Могли бы и по статье турнуть за такую петрушку.

Яся чувствует себя обманутой: за помощью она пришла в статусе помощницы звукорежиссера с зарплатой в двести пятьдесят долларов, вышла же безработной с неисполненными обязательствами по государственному распределению. Она возвращается в студию и шесть часов скачет между рядами, передавая микрофон поднимающим руку тупикам. Сдав пропуск и закрывая за собой дверь в большом белом здании с колоннами, Яся чувствует ничем не объяснимое облегчение. Ее отношения со временем выровняются.

* * *

С раннего утра в доме сумятица: на коммутатор системы безопасности поступил внешний вызов из-за охранного периметра. Одетый в черную униформу садовник Валентин Григорьевич, про которого никто кроме хозяина не знает, в каком звании и на какой службе он на самом деле состоит (кобура на поясе имеется), обнаруживает на мониторах камер внешнего наблюдения человека в буром тяжелом плаще и в сопровождении милиционера. Пара неуверенно переминается у входа. Человек в гражданском выглядит молодо. Он неуловимо похож на изображение саранчи из школьного учебника. Такие же нитевидные усики, такой же слегка загнутый кверху придаток брюшка, под хитином плаща угадывается зеленый пиджак с искрой и веерообразно сложенные целлофановые крылышки. Его ботинки запачканы смесью глины, грязи и снега. Он всматривается в документы, которые извлек из пластиковой папки и по третьему разу сличает адрес, указанный на высокой ограде. Он испуган. Он мерзнет.