Он взмахнул рукой, словно желая показать – как это было. И тотчас упала веревочная лестница. По пояс в воде Евстафий подобрался к кораблю. Он схватился за лестницу и начал подниматься. Лестница была соленой, и соль эта кусала его за ноги даже сквозь подошвы сапог; она вертелась под ногами и качалась, и Евстафий ударился несколько раз.
Корабль настоящий, решил Евстафий. Боль успокоила его. Он твердо верил: то, чего нет, болеть не может. И потому, кстати, не верил в страдания, которые причиняет утрата: любви, денег или конечностей.
Чьи–то руки подхватили Евстафия и втащили его на палубу. Щурясь, он смотрел вокруг себя, а его вертели, подталкивали, даже щипали.
— Вот такой–то капитан нам и нужен! – говорили кругом.
Скрипели деревянные механизмы; громадина паруса над головой повернулась, и вдруг стремительно побежал прочь от корабля берег. Евстафий видел, как поднимаются волны, но корабль не качался, и облака над головой стояли неподвижно.
— Я ничего не знаю о кораблях, — признался Евстафий.
Люди засмеялись, а человек с золотой цепью сказал:
— Тебе и не нужно ничего знать, Евстафий. Ты же наш капитан. Ты будешь казнить и миловать и взмахом руки указывать направление, а большего от тебя и не требуется.
— В таком случае я хотел бы поесть и выпить воды, — сказал Евстафий. – И еще я хочу спать.
Они переглянулись.
— Поесть мы тебе сейчас подадим, и воду, пожалуй, ты тоже получишь, но потом привыкай обходиться без них. А вот спать, Евстафий, капитану совсем не положено. Вдруг да случится что–нибудь и потребуется указать рукой направление, или казнить кого–нибудь, или внезапно помиловать? Приучайся–ка ты совершенно не спать!
— Я привыкну, — обещал Евстафий. – Дайте мне немного времени.
— Ладно, — согласились моряки. – На первых порах можно. Иди, отдыхай.
Евстафий Алербах оказался хорошим капитаном. Под его командованием черный полупрозрачный корабль то подходил к самым скалам, предвещая неясные беды рыбацким деревням, то вдруг нырял в густые туманы и населял их печальными звуками, а то являлся другим кораблям и пугал их до полусмерти. Все это веселило моряков, а весельем они кормились, и оно же было их ежедневным питьем.
С каждым днем Евстафий спал все меньше. Во сне он видел, как птицы, улитки и крабы снимают плоть с костей и как заносит песок тело Евстафия Алербаха. А ему совсем не по душе было чувствовать себя мертвым.
Открывая глаза при пробуждении, он каждый раз обнаруживал рядом с собой новое лицо. То это лицо было черного цвета, то желтого, то белого, то было оно плоским и узкоглазым, то становилось толстым и округлым; бывало оно пятнистым, с родинками, ожогами, шрамами, следами от оспы. Однако скоро уже Алербах научился узнавать этого человека в любом обличьи; то был его личный слуга, переживший восьмерых капитанов.
— Зачем ты меняешь внешность? – спросил его как–то Евстафий.
Он фыркнул в ответ:
— Будто бы вы постоянно один и тот же.
— А разве нет?
— Ну вот еще, — сказал слуга. – Будь так, стал бы я сторожить вас, пока вы спите.
Евстафий потребовал зеркало и долго всматривался в свое отражение. Скоро он понял, что слуга нарочно его дразнит и сбивает с толку. Евстафий, чтобы отплатить, подсыпал ему в кашу толченое стекло, но слуга проглотил и кашу, и стекло, и откусил сам у себя кончик указательного пальца на правой руке.
Однажды Евстафий думал, что он не спит, но на самом деле он крепко спал; просто ему не снились ни берег, ни занесенный песком скелет. Слуга растолкал его. Слуга оказался загорелым малым лет двадцати пяти, с черной бородкой и перебитым носом. Евстафий понял вдруг, что именно таков его истинный облик. На корабле происходило что–то настолько захватывающее, что слуга не успел переменить личину, и капитан застал его врасплох.
— Ага! – сказал Евстафий. – Вот ты и попался!
— Попался не я, а кто–то другой, — ответил тот, шмыгая носом. – Послушайте, мой капитан.
Евстафий сел и прислушался. Ни с чем не перепутаешь этот звук: за кем–то шла погоня. Крики и топот десятков ног – и отчаянный бег кого–то, кто пытается спастись.
— К берегу! – заревел Евстафий. – Правим к берегу!
Его голос подхватили другие, и парус заскрежетал на мачте – или так показалось, — а берег надвинулся, и это были скалы. Евстафий, в рубахе и штанах, босой и растрепанный, выбежал на палубу и встал на носу корабля. Он не смотрел ни на матросов, ни на штурвал; все совершалось своим порядком за его спиной.
Возникла впереди и понеслась на корабль скала, а на скалу взбежала женщина с красными волосами. Никого и никогда Евстафий не видел так ясно, как это перепуганное создание. И скала, и крестьяне, что мчались вслед за женщиной, и деревья, росшие вокруг, — все было смазано расстоянием, тенями и ветром, но фигура женщины оставалась отчетливой, словно была нарисована в книге тонким, уверенным пером. Она была реальностью, а весь мир вокруг нее – иллюзией.
А потом она бросилась в море.
— Спасти! – распорядился Евстафий, не сводящий глаз с красного пятна на волнах.
И прыгнул за ней в воду.
* * *