Озеро Туманов

— Не думала, что мужчина ваших лет может быть столь наивен, — произнесла она после долгой паузы. — Графине требовался повод носить это ожерелье открыто, только и всего. Она желала получить его в дар от победителя турнира — своего любовника. Вы же, забрав ожерелье себе, сильно ее разочаровали.

— Мне неприятно слышать подобные вещи, да еще от молодой девушки, — сказал Ив, отодвигая от себя тарелку. У него сразу пропал аппетит.

— Я вам не верю, — промолвила Женевьева. — Вы не можете быть столь чисты душой. Вы притворяетесь, а это гадко.

— Отчего бы мне не быть чистым душой? — осведомился сир Ив. — И с каких это пор чистота души сделалась пороком?

— Я не говорила, что это порок, — оправдываясь, сказала Женевьева, — я говорила лишь, что подобное встречается столь редко, что чаще всего оборачивается лицемерием.

— Сдается мне, сударыня, вы вознамерились оскорбить меня, — сказал сир Ив. — Впрочем, вам это не удастся.

Он встал, откланялся и вышел.

Встреча с Женевьевой сильно смутила сира Ива. Девушка была очень молода и чрезвычайно хороша собой, но высказанные ею мысли казались Иву отвратительными.

— Эрри, — сказал Ив, входя в комнату, — я буду спать, а ты проследи, чтобы…

Он осекся, потому что вместо Эрри на него смотрел, глупо улыбаясь, Гастон.

— Гастон, — повторил Ив, — я буду спать, а ты следи за тем, чтобы мне не мешали. И принеси кувшин с вином, я хочу утром, как проснусь, выпить его. От здешних женщин у меня во рту постоянная горечь…

* * *

Впервые за все это время Иву приснился Керморван. Точнее, не сам даже замок, а одна из его комнат. Никогда прежде Ив здесь не бывал — и, тем не менее, он определенно знал, что находится где-то в Керморване.

Комната была почти пуста, если не считать нескольких сундуков, простых, длинных, без всяких украшений, да кресла возле маленького узкого окна. Судя по тому, как падал свет, она находилась где-то наверху одной из башен. Скорее всего, это была кладовка, очищенная от скарба и кое-как приспособленная для жилья.

И хоть не имелось здесь ровным счетом ничего такого, что могло бы устрашить обычного человека, сир Ив ощущал гнетущий ужас. Ему пришлось напрячь во сне все свои силы для того, чтобы сообразить, в чем же тут заключается дело.

А дело-то было в том, что комната эта представляла собой место заточения, неволи. Чья-то душа металась здесь, тоскуя и страдая от безнадежности. Кто-то из последних сил рвался отсюда на свободу, но не мог обрести ее.

Ив так глубоко проник в страдание неизвестного узника, что зарыдал во сне и в слезах пробудился.

Первое, что он почувствовал, были камни ожерелья, впивающиеся ему в руку: потрясенный видением, он так крепко сжимал пальцы, что едва не поранился рубинами.

Он поднес ожерелье к глазам, и вдруг ему почудилось, что в одном из камней отражается лицо девушки Мархерид. Однако, присмотревшись, Ив понял, что его обмануло сходство: то была не Мархерид, ныне благополучная мать нескольких приемных детей, но корриган с красными волосами, та, которая назвалась любимым женским именем Ива — «Гвенн» и которую он объявил на турнире дамой своего сердца.

Все это, впрочем, мгновенно вылетело у сира Ива из головы, когда явился Гастон и затараторил, объясняя, что сир де Лассайе просит своего гостя побыстрее прийти.

Сир Ив умылся и выпил глоток вина, после чего как можно тщательнее оделся и причесал волосы. Гастон вздыхал и вертелся поблизости. Какая-то весть так и распирала его, но заговорить он не решался — видимо, сир де Лассайе велел ему не болтать.

Сир Ив решил пока сам расспросить парня.

— А скажи-ка, Гастон, кто та девушка — Женевьева? Хозяин говорит, будто она его крестница.

— Это так, — закивал Гастон, — наш хозяин добрый человек, он часто соглашается крестить детей. Тут половина вилланов к нему за этим обращается, и сир де Лассайе, да благословит Господь его душу, никогда не отказывает и дарит ребенку денежку, а если это девочка — то и ленты для приданого. Ну а Женевьева — она из города, господин мой, из того самого, где был турнир, так что вы, мой господин, имели случай повидать, какой это город…

— Кто отец Женевьевы?

— Торговец тканями, — Гастон опустил глаза. — Богатый. Думаю, — тут он зашептал, — он даже богаче моего господина. Это ему удача пришла, когда сир де Лассайе согласился крестить у него дочь.

— Сколько же лет сиру де Лассайе? — удивился Ив.

— Считайте, коли умеете, мой господин, — сказал Гастон, который весьма приблизительно представлял себе, каким может быть ответ на подобный вопрос. — У этой Женевьевы груди уже наливаются, стало быть, ей никак не меньше пятнадцати. И сир де Лассайе — он мой господин, сколько я себя помню, а мне, думается, уже лет семнадцать… — Он не стал уточнять, по каким приметам высчитывал собственный возраст, и заключил: — Стало быть, сиру де Лассайе — никак не меньше, но уж и не шибко больше, чем было Господу, когда он претерпел несправедливое распятие от иудеев.