Ив спешился и разрезал веревки. Оборванец, охая, уселся и принялся растирать себе руки и ноги. Вся его одежда представляла собой лохмотья, в прорехи видно было тощее продрогшее тело. Оборванец вздрагивал и постанывал сквозь зубы и вдруг замер и уставился на Ива. Лицо у Лесного Нана было неприятное — с длинным носом и маленькими глазами. Скула и губы были разбиты недавно, лоб рассекал старый шрам, и мочка уха была надорвана. Он выглядел старше Ива лет на семь, может быть — десять.
Ив сказал:
— Я спешу в мой замок Керморван. За тебя я отдал все деньги, какие у меня были, так что времени на разъезды у меня вовсе не осталось — поневоле я вынужден торопиться. Расстанемся же здесь. Обещай, что уйдешь из этих краев, не то добрые люди из Кервезена тебя и впрямь повесят.
Лесной Нан молчал в ответ так долго, что Ив вдруг усомнился: а понимает ли тот вообще человеческую речь?
— Вы же теперь мой хозяин, господин? — спросил вдруг Нан, когда Ив уже отчаялся услышать от него хоть слово.
— Нет, — ответил Ив.
Нан поднялся на ноги, даже не попытавшись стряхнуть с себя сор.
— Я видел, как вы отдали за меня деньги, — настаивал Нан.
— Я дал тем крестьянам деньги, чтобы они отпустили тебя.
— Я голоден, — сказал Нан и облизнулся. — А вы мой хозяин.
— Говорю же, я тебе не хозяин, — рассердился Ив. — Чужая свобода — последняя вещь на земле, в которой я нуждаюсь! Знаешь ли ты, что я был несвободен целых полтора дня? За это время понял, каково это — даже в мыслях своих зависеть от чужого человека! Вот тогда я и поклялся, что ни одним живым существом не буду владеть, даже соколом и собакой, если только они не захотят остаться со мной по доброй воле.
Нан покачал головой:
— Так у вас не найдется для меня еды?
— Ты мне не нужен, — сказал Ив.
Нан вздохнул, словно до него вдруг разом дошел смысл произнесенных Ивом слов.
— Не нужен? — повторил он.
Он поежился, потер себе плечи ладонями, чтобы согреться, скривился — задел свежую ссадину. И снова замер, уставившись на Ива.
— У вас рука ранена, мой господин.
Тот насторожился, отступил назад:
— Что с того? Она уже заживает.
— Здесь поблизости живет одна женщина, — сказал Нан. — Проводить вас к ней?
— Что за женщина? — удивился Ив.
— Она и вылечит, и накормит, — объяснил Нан. — Меня-то она не жалует, может и палкой прибить, ну а вы — другое дело. Вас она примет.
— А тебя почему не жалует?
— Я ее обокрал, — ответил Нан просто.
— Как же ты к ней явишься после такого?
— К ней же не я приду, а вы, мой господин, — сказал Нан. Его глаза хитро блеснули, и впервые живое выражение появилось на истощенном сером лице. — Раз вы теперь мой хозяин, значит, со мной ей и говорить незачем. Она с вами будет разговаривать, не со мной.
— Кажется, я начинаю понимать, за что тебя били и хотели повесить, — заметил Ив.
— Нет, мой господин, — уверенно возразил Нан. — Эти люди хотели повесить меня за курицу. Вам такого уж точно не понять.
Ив ехал по лесу вслед за своим провожатым. Нан шел впереди, отыскивая для всадника тропинку в чаще. Иву нравилось, что Нан молчит. Хоть неповешенный вор и владел, как оказалось, связной речью, все же разговаривать с ним Иву вовсе не хотелось. Хорошо бы поскорее избавиться от него, потому что возвращаться в Керморван, имея в спутниках такого пройдоху и оборванца, было бы стыдно.
И стоило Иву подумать так, как Нан повернулся к нему и сказал:
— Уже скоро.
Ив не ответил и даже не взглянул на говорившего. Дорога пошла вниз, под копытами чавкнуло сыростью. Слева открылось заросшее высокой травой болото, а справа, на самом краю трясины, стояла маленькая хижина, крытая соломой.
Шагах в десяти от этого жилища между корнями старого дерева бил родник. Тонкий ручей убегал в болото, теряясь среди густой зелени.
— Здесь, — кивнул Нан и остановился.
Ив проехал вперед и, остановив коня, обернулся к своему спутнику:
— Какая она, та женщина?
Нан с опаской смотрел на хижину, ежился, кутался в свои лохмотья, словно пытался исчезнуть.
— Выглядит-то она так, словно приходится вам теткой или какой другой родней, — сказал наконец Нан. — Это если в глаза ей не глядеть.
— А что такого в моих глазах? — прозвучал вдруг женский голос, как будто наполненный мягкой улыбкой.
Ив вздрогнул, поворачиваясь на голос. Перед ним стояла женщина лет тридцати — тридцати пяти. Она была высокая, сильная. Платье на ней было самое простое, но из хорошего полотна и очень чистое. Можно подумать, она никогда не собирала дрова, не топила печь, не готовила еду, а по хозяйству у нее хлопочет какая-нибудь служанка. Но, видя ее исцарапанные покрасневшие руки, всякую мысль о служанке поневоле отбросишь.
Иву понравилось ее лицо — с мягкими крупными чертами, широко расставленными глазами, большим ртом. Волосы она носила свободно распущенными по плечам. А улыбалась так спокойно и приветливо, что у Ива полегчало на душе и он поздоровался с ней как с доброй знакомой.
— Меня зовут Матилина, — представилась женщина. — А вы, мой сеньор, устали с дороги, да и плечо у вас опять разболелось. Давно ли вы получили эту рану?
— Несколько дней назад, — ответил Ив, почему-то краснея.