Внезапно и сир Ив закричал на него, используя тот же язык, что и дикари. Все затихли, прислушиваясь. А Ив говорил себе и говорил, сперва не слишком быстро и четко, а затем все более уверенно.
Несколько лохмачей отошли от него и остановились в стороне, скорбно покачивая головами, с которых изобильно сыпались насекомые. Другие встали на колени и, царапая себе лица, зарыдали. Еще двое или трое принялись целовать сиру Иву руки и ноги.
Сир Ив решительно стряхнул с себя неожиданных почитателей и приблизился к своему спутнику.
— Это аббатство, — сообщил он, показывая на полуобвалившуюся стену и хижины из грязи и ветвей. — Там — братские кельи, а деревянное строение посреди двора — их церковь.
— Какое, однако же, странное аббатство! — выговорил Нан, стуча зубами. — И на каком языке вы с ними объяснялись, господин мой? Я ни словечка не понял.
— Оно и немудрено, — пробормотал Ив. — Они говорят только на латыни, это их родной язык — так они утверждают.
— Но что это за место? — настаивал Нан. — Почему о нем никогда не слышали?
— Много есть на свете такого, о чем люди никогда не слышали, — ответил Ив. — Думаю, аббатство давным-давно потерялось в лесу и ушло из людской памяти.
— Какова же их главная святыня? — спросил опять Нан. — Как она называется?
— Ты глуп и назойлив, Нан! — с досадой воскликнул сир Ив. — По подлому своему обыкновению, ты ищешь имен, определенности и выгод, в то время как здесь почти любая вошь напитана святостью. Говорю «почти», потому что полное совершенство на земле недостижимо. Да будет тебе известно, что здешние обитатели называют себя «аббатами», поскольку живут в аббатстве. У каждого из них было когда-то собственное имя, но они потеряли свои имена, и теперь любого из них можно называть «брат Аббе». Что касается их главной святыни, то они устроили свою обитель слишком давно и потому забыли, какова она была. Но она, несомненно, есть.
Тем временем человек с дубинкой снова принялся лупить по металлическому брусу.
— Эта вещь заменяет им колокол, — пояснил Ив. — Они говорят, что колокола непристойны. Как утверждает их аббат, святейший отец Аббе, колокол обладает языком, а это позволяет уподоблять его болтливой женщине. И еще — колокол обладает языком, а это позволяет уподоблять его тому органу, которым Адам соблудил с Лилит, а змий — с Евой, отчего и произошли все несчастья. Простое било — знак целомудрия и умерщвления плоти, и оно здесь уместно, в то время как колокол — совершенно неуместен.
И с тем сир Ив нырнул, пригнувшись, под брус. Нан побежал за ним.
В здании было темно и сильно пахло звериной шкурой, а под ногами чавкала гнилая трава. Постепенно глаза привыкли к сумраку, и Нан различил в центре пустого помещения большую каменную статую. Грубо обработанный камень представлял человеческую фигуру. Различимы были голова, прижатая к груди рука, спадающее волной покрывало. Нан провел рукой по статуе и ощутил холод камня и его пористую структуру.
Дикие люди заполонили свою церковь и сгрудились вокруг Ива. Ему протянули большой том в деревянном переплете. Огромные доски украшались массивными бронзовыми нашлепками, одна из которых, помещенная в центре, явно была когда-то фалерой на груди римского офицера. Другие представляли собой расплющенные монеты, на некоторых еще угадывались носатые профили.
Эти приклеенные смолой медные и серебряные предметы делали книгу очень тяжелой. Ив с трудом удерживал ее. Один из братьев выкатил из угла большое бревно и помог Иву водрузить на него книгу.
— Мы добываем смолу! — объявил сиру Иву один из братьев Аббе и взмахнул кулаком. — Вот для чего нам смола. Лепить украшения на книгу.
Сир Ив раскрыл книгу и увидел, что пергаментные листы ее почти сплошь заклеены монетами разного достоинства и пластинами с римского доспеха. Доспех этот наверняка принадлежал легату из числа молоденьких богатеев, присланных в леса Галлии ради доброй репутации и карьеры. Предположим — только предположим, — что звали его… скажем, Квинт Фарсал. Хорошее имя. Старое доброе римское имя. Квинт Фарсал. Сир Ив улыбнулся, произнося его про себя.
Помимо многочисленных украшений, в книге имелось и немалое число записей, сделанных одна поверх другой. Пергамент подчищали несколько раз, так что в конце концов от сырости и времени все три или четыре слоя записей начали проступать одновременно.
— Листай, листай ее, святейший отец Аббе! — кричали, обступая сира Ива, безумные дикие братья. — Читай ее нам! Через три страницы ты увидишь очень красивую вещь!
Ив переложил налево еще несколько листов и увидел медное зеркало — несомненно, римской работы. Позеленевший круг был процарапан рисунком, изображавшим полуобнаженную женщину, ласкающую лебедя.
— Ты когда-нибудь встречал такого человека, святейший отец Аббе? — спрашивали, теснясь возле Ива, братья.
Ив обвел пальцем женскую фигурку, и прочие отозвались дружным стоном.
— Это ангел! — кричали одни.
Другие говорили:
— Это ангел до того, как он получил крылья, — видишь, птица принесла ему два крыла, чтобы отдать!
Третьи доверительно рассказывали: