Озеро Туманов

Когда Квинт Фарсал впервые появился на берегах Озера Туманов, он был частью великого Рима. Он командовал когортой в легионе, который называли Славным, а в легионе служили суровые центурионы и надежные легионеры, и было знамя с золотым орлом — аквила, и легатом был родной дядя Квинта, Луций Фарсал, человек умный, хорошо поживший, со складками на лице, выдающими хорошую породу. Вокруг легиона околачивались пропащие женщины из местных и несколько мужчин с татуировкой на лице, которая скрывала их истинные намерения. Эти мужчины были шпионами, проводниками и разведчиками, но в первую очередь они были предателями, и никто им не доверял.

Квинт Фарсал считал Британию страшной дырой, совершенно не нужной Риму, но дядя объяснил ему, что здесь можно раздобыть много богатств и поэтому необходимо строить дороги и прочие коммуникации. И Квинт Фарсал думал о коммуникациях и о золоте. Местные женщины воняли, от кислого молока болел живот; в лесах было сыро, а на озерном берегу — тем более. От мельканья смутных теней, туманов и скуки у Квинта Фарсала ломило в висках.

Он был римлянин и потому привык сражаться в строю. Но скоро в здешних лесах у него появился враг, который требовал поединка — сражения один на один.

Если Квинт Фарсал отправлялся со своими солдатами валить лес и копать землю для новой дороги, этот противник нападал из-за деревьев и откусывал от легиона маленькие кусочки. Квинт Фарсал командовал: «К бою!» и выстраивал легионеров, как положено, рядами, а из леса выскакивали лохматые люди с разрисованными телами и бросали копья, и пускали стрелы, а потом удирали, вопя звериными голосами и размахивая маленькими круглыми щитами.

Они угоняли лошадей, воровали в лагере еду, портили или крали амуницию, резали ремни на доспехах, чертили на римских щитах колдовские знаки, а однажды украли самого старшего центуриона, которого называли «Первое Копье», сделали ему ужасную татуировку и повесили вниз головой на большом дереве. Центурион был жив, когда его снимали, и изрыгал страшные проклятия.

Квинт Фарсал взял с собой пятерых солдат и отправился с ними в самую густую чащу — выискивать обидчика, чтобы убить его и без помех вернуться к строительству дороги.

И пока он крался по лесу, Британия, как сито, просеивала римлян, и через несколько дней они были уже не часть легиона, а шестеро совершенно отдельных людей. Квинт Фарсал ощутил это как одиночество и поначалу страшно перепугался. Мыслями он изо всех сил тянулся к великому Риму, которому принадлежал, но больше не находил отклика. Он понял, что порвал и с Пенатами, и с Ларами. Произошло это ненамеренно, однако боги не слушают оправданий. Квинта Фарсала для них больше нет.

И вот на седьмой или восьмой день они нашли следы и вскоре вышли к лагерю своих врагов. Тех было человек десять, они жарили над костром оленя и галдели на своем хриплом языке, похожим на смех и на кашель. Квинт Фарсал хотел было призвать Марса, но позабыл имя любимого бога. Тогда он просто завопил нечеловеческим голосом и набросился на дикарей, а остальные пятеро легионеров сделали то же самое, и началась свалка.

В пылу схватки Квинт Фарсал все же заметил, что один из врагов убегает, и погнался за ним. Ветки били его по лицу, палки хватали его за ноги, он бросил щит и сорвал с головы шлем и больше не знал, где находятся его товарищи. Убегавший все время виден был впереди — юркая тень в одежде из выделанной кожи оленя, ноги в мягких сапогах и длинные черные волосы.

На поляне под большим деревом Квинт Фарсал настиг своего недруга. Дерево было клыкастое: в него врезали дюжину кабаньих челюстей. А с веток свисали плетеные клетки, в которых горой лежали кости и куски римских доспехов.

Квинт Фарсал набросился на дикаря, а тот со смехом побежал вокруг дерева. И тут Квинт Фарсал увидел его лицо и понял, что перед ним женщина, но очень странная — таких не встречал он ни в Риме, ни в Британии: с родинкой на левой ноздре, совершенно без бровей и с темно-красными густыми ресницами. Один глаз у нее был больше другого, а мелкие зубы росли редко, с промежутками. Несмотря на все эти недостатки, она показалась ему очень красивой, и он, тяжело дыша, опустил меч.

Она сказала на своем странном языке:

— Теперь ты совсем пропал, Квинт Фарсал.

Он понял каждое слово и испугался. Сейчас ему все равно было, что он потерялся, что он больше не часть Рима и забыл имена своих богов. Чуждая речь не была ему больше чужой, и вот это-то по-настоящему испугало римлянина, потому что означало: для него из дикого леса больше нет пути назад.

— Я пропал, — повторил он, сам не зная, на каком языке.

Женщина погладила его по щеке и исчезла, а Квинт Фарсал остался сидеть под мертвым деревом. Вдруг его охватила злоба. Он обхватил ствол обеими руками и начал трясти. Кабаньи челюсти кусали его, дерево дрожало и скрежетало, но вот шевельнулась его крона, и из клеток посыпались монеты, фалеры и куски от римских доспехов, а заодно и кости, и палки, и ветки, и листья, и орешки из беличьих запасов. Все это падало Квинту Фарсалу на голову и сводило его с ума.