Озеро Туманов

Он бросился бежать и мчался не разбирая дороги в смутной надежде, что выберется к стоянке дикарей и, быть может, найдет кого-нибудь из своих людей. Но никого не было, сколько он ни плутал по лесу, сколько ни звал, сколько ни всматривался.

Наконец он выбрался на берег озера и упал возле воды. Волны лизали его лицо и руки и постепенно остужали их. Квинт Фарсал заснул и сквозь сон смутно понимал, что его куда-то тащат, что вокруг смеются и переговариваются, что ему подают еду и питье, закутывают в мягкие покрывала, щекочут его бритый римский подбородок мехами, наполняют его слух резким звоном струн. И Квинт Фарсал, который не терпел никакой музыки, кроме гнусавого вопля медной римской трубы, отдался на волю незнакомой мелодии и против воли начал любить ее.

Он раскрыл глаза и увидел, что сидит на столом среди незнакомых мужчин и женщин. Над головой у него был низкий плоский потолок из темных бревен, под ногами — шкура, содранная с какого-то огромного зверя, в руке — широкий нож, а перед глазами — огромный кубок с густым пивом.

Он повернул голову и увидел девушку с совершенно красным лицом. Ее черты были правильными и тонкими, а кожа — цвета только что пролитой крови. Но Квинт Фарсал уже повидал немало всяких татуировок и потому не удивился.

— Кто ты? — спросил он у нее.

— Я Квинт Фарсал, — ответила она.

— Неправда! — горячо возразил он. — Это я Квинт Фарсал.

— Здесь каждый — Квинт Фарсал, — объяснила девушка. — Мы украли твое имя, римлянин. Ты больше не найдешь себя.

Сперва он счел, что это — худшее, что могло бы с ним случиться, но потом привык и даже находил в этом удовольствие. Потому что теперь он превратился в часть Квинта Фарсала, как раньше был частью великого Рима. Он ел и спал, и слушал музыку, и разговаривал с женщинами, и фехтовал с мужчинами. Но никогда не встречал больше ту, которая заманила его к дереву с клыками и клетками, хотя скучал по ней гораздо больше, чем по своему дяде, легату Луцию Фарсалу.

Он не знал, как найти ее, потому что она не сказала ему своего имени. А в мире, где всех зовут Квинт Фарсал, непросто отыскать кого-то определенного.

Но вот однажды, когда он стрелял из лука по вышитым платкам, которые бросала для него краснолицая девушка, кто-то подошел к нему сзади и коснулся плеча. От неожиданности Квинт Фарсал промахнулся и попал стрелой девушке в ногу. Она упала на пол, на шкуру, и притворилась мертвой, а красный цвет на миг отхлынул с ее лица и окрасил мех мертвого зверя. Но потом все вернулось на свои места.

Квинт Фарсал обернулся и увидел долгожданного старого врага: бородавка на левой ноздре, темно-рыжие ресницы и глаза разного размера.

— Ты! — сказал он радостно и поднял лук с наложенной на тетиву стрелой.

Она схватила его за руку и засмеялась.

— Ты не Квинт Фарсал! — проговорил он удивленно и выронил стрелу. — Ты здесь единственная — не я.

— Я твой враг, если ты этого хочешь, — ответила она и поцеловала его в губы.

Когда Квинт Фарсал открыл глаза, он обнаружил, что лежит на берегу неведомого озера. Волны дотрагивались до его рук и отбегали, а вдали шелестела высокая трава. На волнах покачивался цветок, и Квинт Фарсал, рассматривая его, вдруг похолодел. Он помнил, что схватка с дикарями случилась поздней осенью, однако у цветка был совершенно летний вид.

Он с трудом поднялся. Ноги онемели и не желали слушаться. Лицо у него горело, обветренное и иссушенное долгим лежанием в песке.

К людскому поселению Квинт Фарсал выбрался к ночи. Ни хижины, ни возделанные поля ничем его не удивили; одежда у людей была такая же, как и прежде; все так же мычали коровы, и женщины в грубых платьях доили их в кожаные ведра. Местные жители смотрели на Квинта Фарсала во все глаза, и он понял, что они никогда раньше не видели римлянина. Он пытался втолковать им и то, и это: и про дороги, и про легион, и про женщину с красными ресницами, и про разбойников с татуировкой на теле, и про дядю своего Луция Фарсала, — словом, упомянул все, что когда-либо имело для него значение, и даже пропел как римская труба, подавая сигнал к наступлению; но они упорно его не понимали и в конце концов связали и бросили на деревенской площади, а рядом поставили человека с огромным копьем — сторожить.

Квинт Фарсал замерз и проголодался. Он больше не пробовал заговаривать и объяснять, что нуждается в помощи и что придет великий Рим и покарает тех, кто был жесток с одним из римлян.

С наступлением темноты возникла, легко ступая, тень с едва заметно светящимися глазами разной величины. Она хлопнула в ладоши над ухом у верзилы, сторожившего пленника, и тот, с криком уронив копье, удрал с деревенской площади. А тень развязала веревки и освободила Квинта Фарсала.

— Идем, — прошептала она. — Я нашла одно место, где примут даже тебя. Но следует поспешить, пока эти недотепы не прибежали толпой, чтобы убить нас обоих.

Спотыкаясь в темноте, Квинт Фарсал следовал за своей спутницей, а она мчалась быстрее ветра и щекотала его лицо своими развевающимися волосами.