Озеро Варыш

Удивлён я, столько лет
Не разрушится сюжет?
Головою покачав,
Говорит: «Кабриолет

Въехал в порт, пыхтя трубой».

Там, под грузовой стрелой,
Напряглись стальные тросы
Над машиной паровой.

Вышла дама, вся в смятении,

И порывистым движением
Бросив краги и очки
На переднее сиденье,

Поднялась на стену дока.

Ей навстречу мастер-дока
На железных переходах.
Слушает она, а око

Видит низко под собой:

С рассечённою кормой,
Обнажив свои трюма,
Не в ладах с самим собой,

Без центральной переборки,

На распялках и подпорках,
В напряжении застыл
Сам Пилон ни жив, ни мёртвый.

Сколько раз тебя кромсали!

То, другое улучшали!
Будь он проклят, ваш прогресс.
Что, счастливей люди стали?

Начинайте, что ж тянуть.

И в разверзнутую грудь
Опускается машина.
— Аккуратней, подтолкнуть.

Эй, поберегись! — кричат,

Опускают агрегат,
Приживляют к кораблю.
Гайки жалобно скрипят…

На монтаж уйдёт неделя.

Время… длится еле-еле,
Время снова поползло,
Как баржа с песчаной мели.

Не хватало Олько сил

Наблюдать через распил,
Как чужие люди в робах
Топчут внутренний настил,

Тянут кабели, ворчат,

Молотки, ключи стучат,
Что-то жгут и расплавляют,
Стелется тяжёлый чад.

И ушла она. В отеле,

Где жила уже неделю,
Отвернулась от всего,
Как монах-отшельник в келье.

Но покоя не сыскать.

В пору криком закричать
В час, когда Пилона сердце
Начинает в ней стучать:

— Что им надо, кто они?

Что же ждёт нас впереди?
Страшно мне, я умоляю,
Ты хотя бы объясни.

К ней летит Пилона зов

По невидимым каналам,
И она: «В конце концов!
Сколько можно жить без слов!

Сколько можно жить без тела?!

Ведь сейчас другое дело.
Ведь идёт двадцатый век,
Нет возможностям предела.

Верь мне, я близка уже.

Новый дом твоей душе
Я сыщу пренепременно».
Напряжён, настороже,

Терпеливо ждал Пилон.

Как обрадовался он!
Отворилась топки дверца,
Первый занялся огонь.

Угль пал на колосник,

Дрогнул пламени язык.
Ползуны зашевелились,
Механизмы оживились,

И машина ход взяла,

Да как лебедь на крыла,
И пучину мнёт и топчет,
Расступается волна,

Ветры не страшны лихие,

Можно спорить со стихией.
Всё поёт, и это жизнь,
И полёт, и эйфория.

То живое в неживом,

Но не призрак, не фантом
Мчит, не ведая предела,
Только пена за винтом…

***

По валежнику, по мху
Соня бережно ступала.
Я как в сказке наяву
Шёл, молчал. Она молчала.

Говорю: «А что, быть может,

Прямо здесь ступал Клаврат
В сапогах из толстой кожи.
Там же встретила закат

Его бедная Ристина.

За леском Пилон ковал.
А Левгрот плёл паутину
И оттуда вот напал».

Соня вдруг остановилась:

— Да, вот здесь шагал Клаврат
И насмерть безумцы бились,
Чтобы жизнь пошла на лад.

Там за розовой скалою

Обнаружили Ристину,
Если хочешь, то зимою
Мы пройдёмся через льдину.

Я спросил: — Какой зимою?

Будем здесь мы зимовать?!
— Друг мой, правду я открою.
Срок тебе её узнать.

Помнишь, как ты шёл звонить

Позавчера, мой милый?
Я отвечал: — Да как забыть!
Та ночь была красивой

В разрядах молний. Было так.

И я профессору звонил.
Но ты узнала это как?
Один под дождь я выходил.

— Один? — и подняла глаза.

Её глаза… где мне встречались?
О боже, что за чудеса?
Когда и где вы мне являлись?

Нет, не сегодня, не вчера

И не тогда, пять лет назад,
Когда спускались вечера
На наш любимый Летний сад.

Я помню эту пару глаз

Средь молний грозовых разрядов.
Но не могу узнать я вас,
Таинственных кошачьих взглядов.

— Узнал меня? — спросила Соня.

— Ещё, пожалуй, не вполне.
— Один ли шёл, старайся, вспомни…
Письмо не помнишь на окне?

Кому и как ты рявкнул «брысь»?

Смекни, зачем я рассказала
Историю, в которой рысь
Лесами долгими бежала.

Я вспомнил: — Да, я шёл звонить,

Я помню, кошка шла со мною… —
И обомлел: — Не может быть!..
Ты Олько? — Олько! Пред тобою!

— Ах, Сонечка, не может быть, —

Сражён я будто наповал.
Не мог никак вообразить
Да никогда не ожидал.

Ведь я же сам обосновал,

Что это всё возможно,
Но вместе с тем я понимал,
Как делать будет сложно.

Ведь я свой труд сопоставлял

Со сказочным рассказом,
Не чаял, не предполагал…
Вдруг — ты, и Олько сразу.

— Я только лишь желаю знать,

Зачем пошла ты на обман?
Решила мною поиграть?
Да, напустила ты туман:

Многозначительные фразы,

Что всё так «сложно и потом».
Легко б всё получила сразу,
Ан нет, решила красть тайком.

Всё хитро, и письмо не в ящик,

В окошко, только в чём прикол?
— Ну да, покуда был ты спящий.
Второй этаж и липы ствол,

А рядом форточка открыта.

Прыжок, и кошечка спустилась.
И всё… и дело шито-крыто.
А ты кричал. Что тебе снилось?

— Сон «удушение воровки»,

Где я победу одержал.
Мои движенья были ловки,
Её не кошкой представлял…

— Да, пробралась, тетрадь украла,

Да, напустила я туман,
Но зла тебе я не желала,
И был мой вынужден обман.

Клянусь сегодняшнею ночью,

В ней места не было для лжи.
Она ведь нас сковала прочно.
Иль скажешь, это миражи?!

Желанье сильнее смерти,

И страсть — промасленный фитиль,
Когда неистовые черти
Раскачивали яхты киль?

Тебе «воровку» я простила,

Поскольку времени нехватка.
Уже летит к нам что есть силы
Пилон, и я должна быть краткой.

— Пилон, сюда? — А ты что думал?

Он любит, он меня спасёт.
К костру вернёмся, ветер дунул,
И вновь позёмкою метёт.

Я думал: ускользает счастье,

Его отнимет у меня кузнец.
Но ведь зима, грядёт ненастье…
А навигации конец.

Ведь он же просто батискаф —

Поставлю у причала.
Иль так нельзя? Иль я не прав?
А! Выбраться б сначала!

Мы опустились у костра,

И снова Соня продолжала:
— Всё это было как вчера,
Я помощи везде искала.

Раз возвращалась в Петербург

Я после поисков бесплодных.
Нет, ни учёный, ни хирург
И ни колдун из самых модных

И не приблизились к проблеме

Перемещения души.
Лишь зря трещали в этой теме
Упрямые карандаши.

А век двадцатый, век-обманщик,

Он, обнадёживший вначале,
Вмиг облетел, как одуванчик.
Все ошибались. Или врали.

А я работала в огромных

И уважаемых НИИ.
Я сочинений многотомных
Перечитала много и…

Несметных стопки публикаций

Объединив в единый круг,
Я защитила диссертацию,
Став сразу доктором наук.

А только было всё напрасно.

И мой Пилон зимою спал
В анабиозе, безучастный,
Он опирался о причал.

Но вдруг про ваш НИИ узнала —

Уже отчаялась, и тут… —
Его название звучало
Так интересно: ИНСТИТУТ10.

Тотчас устроилась завлабом,

Потом уж дали ваш отдел.
Когда же ты со мной по саду
Вдруг прогуляться захотел,

Так завертелось и пошло,

Ведь я влюблялась, я влюбилась.
Как чудо-мельницы крыло
Вмиг под ветрами раскрутилось,

И будто бы река весной

С обрыва ринулась в разгон.
Всё на пути поток шальной
Сметал. А где же мой Пилон?!

Да неужели смыт стремниной,

Теперь одна я на плоту?
Нет. Я спасу тебя, любимый.
Дай руку, дай же руку, ну!

Но руку я твою сжимала.

Да, это я с тобой прощалась.
Да, это я тебя теряла.
И, от самой себя спасаясь,

Я от самой себя бежала,

Любви негаданной боялась.
Тогда с трудом ладонь разжала,
Тогда меж нами нить прервалась.

Я говорю: — Ну, прямо пьеса!

Есть и любовный треугольник.
В нём муж — корабль, жена — принцесса,
И одураченный любовник…

— Опять нудишь ты про своё:

«Ах… Обманули, обокрали».
Не торопись корить житьё,
А выслушай сперва. Могла ли

Я, обошедшая так много

Неторных жизненных дорог,
Секрет всей жизни без залога
Тебе поведать, мой дружок?

Иль мало сказок я слыхала

И сладких песен о любви?
Всем грош цена им, да без мала!
Уж это правда, c’est la vie.

— И что ж, должно было залогом

Моё изобретенье стать?
Когда узнаю я о многом,
Не отдадите Вы тетрадь?

Она в ответ: — Ну, ты опять?!

С тобою будь твоя наука.
Ну а тетрадь… да что тетрадь!
Одна любовь всему порука.

Твою проверила любовь.

Припоминаешь, ты сказал,
Отдам, отдам и жизнь, и кровь.
Ты сам рецепт мне подсказал.

И впрямь: опасность презирая,

В мои объятья ты, дружок,
Спешил, когда фортуна злая
Нас растирала в порошок.

Забыв о смерти в миг блаженства,

Меня у жизни на краю
Ласкал, считая совершенством.
«Ценою жизни ночь мою».

Теперь ты мой, теперь ещё ты наш.

Мы те, кто мечется по свету.
Любой из нас — особый персонаж.
Мы жизнь свою, как эстафету,

Передаём. Мы вышли из корчмы,

Где Пона медовуху разносила.
Мы что-то совершить должны,
Но что? Какая нами сила

Движет? И если жизнь не сон,

Чей мы осуществляем план,
Да и хорош ли, право, он?
Кто «пишет ВСЕХ СУДЕБ роман»?

Всё те же, кто убил Клаврата?

«Кто против тех, кто против нас?»
С тобой найдём координаты…
— И фото — профиль и анфас.

О перемене ДНК

Я прочитала твой трактат,
Он сыроват ещё пока,
Но изобрёл ты аппарат.

Поставив новый код в программу,

Перешагнём земную суть,
Откроем мир, столь многогранный…
— Да Вам лишь рукавом махнуть, —

Я, усмехнулся: — Ха-ха-ха.

Вот именно, лишь изобрёл.
А Соня: — Сделать — че-пу-ха.
Лишь время да рабочий стол?

— Условия и материалы, —

И золото, и серебро,
И денег кучу, для начала.
Да редких микросхем… ведро.

— Нормально, Вадик, вёдер хватит.

В лаборатории всё есть.
Принцесса все счета оплатит.
Не говори, что их не счесть.

Так ты идёшь, мой чудный гений,

НЕЗРИМОЕ со мной искать?
По сути (нам ведь не до прений).
— А… чувство ВАШЕ проверять?

Мы будем?

— Выдумать такое!
Ох, насмешил, ой, любишь сочинять!
У женщин дело тут другое.
Их чувств не нужно проверять.

— Как хорошо, что всё в порядке.

Нужды в проверке никакой,
Верстой обходят недостатки
И плоть, и душу сей святой.

С тобой готов в огонь и дым,

До края света и за край!
Мы улетим, мы воспарим.
Ну, где же твой речной трамвай?

Ах да, и о Пилоне, кстати.

Проблему предстоит решать.
Тут вот бы что хотел сказать я…
— Не смей его так называть!

— Ты рассердилась? Это зря.

— Да ну тебя уже, ей-богу.
Оставь, не трогай ты меня.
(Хотел обнять я недотрогу).

— Вадим, сейчас же прекрати,

Я чувствую, Пилон всплывает,
Прошу, подальше отойди —
Он ничего о нас не знает.

И я застыл: вот-вот всплывёт

Стальной брутальный кит.
И женщину он отберёт.
И чужака он оттеснит.

Суровый, в панцире веков,

Он мне не даст её присвоить,
И будет вся моя любовь
И толики его не стоить.

И вдруг раздался плеск — он всплыл

Почти что рядышком у ног.
Как будто пёс, что приуныл,
Он носом на песочек лёг.

Ура! От сердца отлегло,

Он вовсе даже и не злой.
Железный, ну так что с того?
Я понял — он и впрямь живой.

Иной воскликнет: «Прекратите

Нести нелепицу и бред!
За дураков нас не держите,
Машин живых на свете нет».

Не веришь — не неволю, что же,

Знать, мой рассказ не для тебя,
Но я клянусь, что сердцем, кожей
Я осязал его от носа до руля.

Есть у машин сердца и лица.

Коли не веришь ты опять,
Тогда переверни страницу
Иль вовсе отшвырни тетрадь.

Верну к Пилону свой рассказ.

Пусть с ним не поболтаешь,
Его я руку не потряс,
Но иногда ведь понимаешь

Без слов. И стало мне понятно:

Я принят в братство пилигримов,
Хотя и маловероятно,
Но вдруг… сей серый мир покинув,

Не сгинув, выйдя прогуляться

В иные, лучшие сады,
Случится с многими встречаться,
И сквозь волшебные пруды

Мы вынырнем: я — в лунно-белом,

Она — в небесно-голубом.
Хоть… обладают ли там телом?
Ах, все условности потом.

Клаврат, уннеги за столами

Встречают как героев нас
И угощают пирогами,
И пиво пенится и квас.

Стефаний: «Нам пути открыли,

Перемещайся, без проблем.
А раньше, раньше так мы жили?!
Где ж бочка? Медовухи всем!»

Мои мечты прервала Соня.

Опять куда-то нам спешить.
— Подумать можно, что погоня.
С Пилоном дай поговорить…

«Туши костёр быстрее… эй!

Цепляемся, уходим в море».
Пилон на трос налёг сильней,
И оба судна на просторе.

И снова Соня у штурвала.

И, «Вьюгу» подхватив под борт,
Мы двигались в составе счала,
Покуда не нашли фиорд.

Там был причал и дом с трубой,

Лесок с облезлою скалою
Да купол неба голубой,
Что примерзал ко льду зимою.

— Край света здесь, иль я не я.

А дальше, очевидно, рай?
Здесь всё кругом по-э-зи-я.
Отсюда выглянем за край?

— Красиво здесь? — спросила Соня

— Как в сказке! Захватило дух.
И телефон здесь не трезвонит,
И сердце лёгкое, как пух.

Вот, что такое гений места.

— Я здесь живу, а вот мой дом, —
И пригласила было жестом.
— Дом классный.
— Да ты не был в нём!

— Потом. Ты покажи Пилона,

Всё-всё мне интересно в нём.
Ведь не секретная там зона?
— Да нет, конечно же, пойдём.

Мы вновь вернулись на корабль,

Где я уж был, да только в рубке.
Как интересно. Древний кабель
Из медной телефонной трубки.

Компас семнадцатого века.

Приборы сталинских времён.
Походная библиотека —
Старинных книжек миллион.

Все в древних кожаных обложках,

Хрустят шершавые листы.
— Ух ты, в серебряных застёжках.
Тяжёлая, её читала ты?

Неужто их читал Клаврат?

Качнула Соня головой:
— Не спасся ни один трактат.
Наш остров скрылся под водой.

Теперь там бездна, мрака мрак,

Там глубина глубин.
Туда не донырнёт никак
Ни рыба, ни дельфин.

Пилон нырял — чуть не погиб.

О, как трещали переборки!
Вернулся — на борту прогиб.
Тогда поставили распорки.

Я восторгался. Все каюты

Роскошны были, как дворец.
Довольно блеска и уюта,
Но оказались, наконец,

Мы в отделении машинном.

Здесь от пайол11 до дымохода
Не только было всё старинным,
Но погибало без ухода.

Навеки склёпанный, остыл

Котёл на мощной раме.
Он без протопки опочил
И зря давил фундамент

Своей тяжёлой чёрной тушей.

Здесь было всё кругом такое.
Сказал я Соне: «Ну, послушай!
Тут всё как будто неживое.

Из механизмов и машин

Остался только дизель главный.
Весь в масле он стоит один.
Насколько он ещё исправный?

Пятидесятых. Надо понимать…»

— Сороковых… коришь меня?..
— Машины нужно уважать,
Ну, право, так нельзя.

— Тяну с ремонтом, я всё знаю,

Я всё надеюсь… и Пилон…
Ему я тело обещаю.
Он терпит, ждёт и любит он.

Пройдя сквозь узенькую дверцу,

Мы попрощались с кораблём.
Его изношенное сердце
Я болью ощущал в своём:

— Пилон, уж ты мне друг навек,

Уже люблю тебя как брата!
Но ты давно не человек,
Будь сильным и смирись с утратой.

Ты дорог ей в её воспоминаньях,

Ты дорог ей как нынче есть.
К чему ей разочарованье.
Кем ты окажешься, бог весть?

Машину новую поставим,

Избавим от старья и лома,
Компьютеры, всё-всё доставим,
Общаться сможем по-иному…

Но всё, пришли. Дверь отворилась,

Ласкает ухо скрип петель.
Ужель уют? Иль всё приснилось?
И нас ждёт ужин и постель?