Озеро Варыш

Олько и Пилон пытались
Взять с собой людей остатки.
Тех немногих, что не пали
В дикой, беспощадной схватке.

Только гордые солдатки

Отвергали их призывы
Да хватались за рогатки:
— Прочь пошли, покуда живы,

Полководцы и стратеги,

Наказания вам нет!
Погубители Уннеги! —
А потом плевали вслед.

Поплелись они вдвоём

По исхоженной тропинке,
Вдруг навстречу кто с копьём,
Тот с мечом, другой с дубинкой,

Вышла банда мародёров,

Негодяев и подонков.
Из уннегов, не поморов,
Обнищавшие душонки.

Об уннежском неприятии

Его предупреждали…
Ухватили рукояти,
И мечей блеснули стали.

Олько и Пилон, увы,

В бой вступали не на равных.
Но стрелою с тетивы,
Из кустов высокотравных

К ним на выручку Сапфир

Вылетел в шипах нагрудных,
Не страшась чужих секир,
Окровавленный и чудный.

Разорвал двоих шипами,

Растоптал ещё троих,
Олько и Пилон мечами
Зарубили четверых.

Банда в ужасе распалась,

Разбежалась, кто куда,
Девушка к коню прижалась,
Окровавлена узда.

Олько гриву гладит нежно:

— Мы спешим теперь на остров.
Будем жить там безмятежно,
Будет всё легко и просто.

Воротились во дворец,

Уложили аккуратно
С инструментами ларец,
Книги старые Клаврата,

Умных дюжину тетрадок

Да на пару дней еды.
Привели коня в порядок,
И рукою под узды

Повели его с поклажей

По тропинке каменистой
К побережью, там, где глаже
Был Варыш. Перстом лучистым

Солнце указало чёлн,

Что дремал в уютной бухте,
Отдыхающий от волн,
На песчаном сухопутье.

И поплыли-поскользили

От косматых берегов
К тем местам, где громоздились
Гряды скальных островов.

Между ними чёрный остров

Возвышался вертикально.
Ах, попасть туда непросто,
Он отвесный и зеркальный.

Ни пролаза, ни просвета

В этом чёрном монолите.
И какой же создал это
Удивительный строитель?!

Наконец, в прохладу грота

Лодка тихо заплывает,
Меркнет солнца позолота,
Крики птиц, и те стихают.

Тихо, только стук сердец,

Неуютно и тревожно.
Первым вышел жеребец
На площадку осторожно.

Он под груз подставил спину —

Примотали бичевой,
Пропустив через брюшину.
Конь толкнул челнок ногой.

А потом Сапфир, как рыба,

С брызгами нырнул ко дну,
Чтоб сыскать проход под глыбой.
Груз тянул на глубину.

Люди прыгнули вослед,

Долго падая в пучину,
Вдруг внизу чудесный свет,
Словно тысячи лучинок.

Это рыбы-светлячки

Освещали донный путь.
Полусонные рачки,
Прочая морская суть

Выползала из-под камня

Поприветствовать гостей,
Заглянувших столь спонтанно, —
Лошадь и двоих людей.

Те же шли в руке рука,

Озираясь восхищённо.
Тоже, чудом удивлённый,
Конь — с поклажею бока.

Долго-коротко, а вышли

По пологому песочку.
Видят: солнце в синей выси,
Скалы, сосны и цветочки.

Копошится выдра в плавнях,

В бухте хлюпает волна.
Жаль, из-за громады камня
Им Уннега не видна.

Их венчали эти сосны,

Эти скалы, эта высь,
Птичек хор многоголосный
Пел им песни. Волк и рысь,

И олени, и барсук,

Выдра выползла на сушу,
Всякий брал еду из рук,
Всякий человека слушал.

Мёда притащил медведь,

Заяц — заячьей капусты,
Рыбы наловили в сеть
Из ручья поближе к устью.

Оказалось, конь Сапфир

Языков знавал премного.
Был для всех зверей кумир
Правнуком единорога!

Стали жить да поживать

В равновесии с природой.
Ни сказать, ни описать,
Как чудесно шли их годы.

Повзрослели сын и дочь,

И однажды на рассвете
Унесла их лодка прочь.
Отбыли в Европу дети,

Тайну острова храня.

И Сапфир простился с ними:
— Не сердитесь на меня.
Ваше счастье кто отнимет?

А другим я нужен очень,

Мне свою пора бы жизнь
Обустроить, между прочим.
Так что вы без укоризн…

Отплывала и Олько от острова,

Чтобы рысью в лесах погулять.
Чтоб когтями кошачьими острыми
Сосны, милые сердцу, обнять.

Чтобы время над ней не глумилось,

Искажая её красоту.
Чтобы хвори, болезни и хилость
Обходили её за версту.

Как-то летом с прогулки жену

Поджидал наш Пилон на песочке.
Он чертил да глядел в глубину.
Наконец-то в промокшей сорочке

Из воды, из-под глади зеркальной,

Выходила прекрасная Олько.
И механик наш конгениальный
Побежал со всех ног: «Сколько, сколько

Можно ждать тебя, чудо природы?

Без тебя мне ни ночь и ни день.
Без тебя полчаса — словно годы.
Я томлюсь, будто в клетке олень!»

— Зато я, посмотри, — о, какая!

Будто не было прожитых лет.
Для тебя я пришла, молодая,
Замечаешь ты что-то иль нет?

— Ничего-то я не замечаю!

Я тебя слишком сильно люблю.
Я настолько тебя обожаю,
Что, наверно, никак не смогу

Оценить: ты моложе иль старше.

Для меня ты как солнечный свет,
Каждый день мой светлее, чем раньше,
Я в потёмках, когда тебя нет.

А теперь в голове моей блажь,

Истомились и плоть, и душа.
Ах, какой замечательный пляж!
И не жалко же им чертежа!

Только мой не об этом рассказ,

И к тому ж он исправил рисунок,
Переделав его, и не раз.
И горазд же он был до задумок.

Он подвёл к нему Олько.

Та, руки сложа:
— Не возьму что-то в толк я,
Здесь слег иль баржа?

Что им движет? Весло, паруса?

А улитка к корме прицепилась?
Ну а эта вдоль борта зачем полоса?
Это всё тебе ночью приснилось?

— Это я, свои дни коротая,

Вынул старый отцовский сундук
И немало увлёкся, читая
Книги древние разных наук.

Мне попались труды Архимеда

Об условиях плаванья тел.
Так читал, будто лично беседу
Я с самим корифеем имел.

Вот и понял я: можно построить

(в перспективе) корабль подводный
И прекрасно его обустроить,
И чтоб был он весьма быстроходный…

— Ладно, если прокатишь на бочке,

Не утопишь, — спасибо за то.
— Я серьёзно, а Вам всё смешочки.
— Ну да строй, от меня ещё что?

— То, что Вам это неинтересно.

Ты не веришь, а я докажу!
— Ни полстолька. — Спасибо, что честно.
— Ладно, слушай, вот я расскажу,

Что я видела, бегая кошкой.

Шёл верхами отряд иностранцев
Неприметной лесною дорожкой.
Все в кольчугах, не жалуют панцирь.

Впереди богатырь на дородном коне

Мохноногом, и грива златая.
Странноватый язык их неведом был мне.
Как ни слушала, не поняла я

Ни словечка из песни печальной,

Что тянули солдаты уставшие.
Долго шли из страны чужедальней,
Видно, многие ночи не спавшие.

Вот на мост заезжают они.

Помнишь мост через речку Причуду?
Вдруг как будто бы из-под земли,
Из-под камня, ещё ли откуда

Выбегает хромой старикашка,

Угрожает обломком меча.
Сам тщедушный, в лохмотьях рубашка,
Но готов рубануть он с плеча.

Шепелявит он им по-мурглатски

Сквозь беззубый, ввалившийся рот.
Восвояси велит убираться.
И вот тут я узнала — Левгрот!

Богатырь обернулся к дружине,

Поведя удивлённо рукой,
Что, мол, мелет хромой дурачина?
Те смеются, и вправду, чудной.

Встало войско в недоумении,

Незадачу решила лошадка,
Тюкнув сверху копытом по темени.
Дед упал да, скользнув под оградку,

Полетел, да о камни и в воду,

И весёлый брызгучий поток
Подхватил и понёс воеводу,
Словно лёгкий осенний листок.

Пожурил было витязь коня,

Называл его именем Бурка.
И стегнул кнутовищем плашмя,
Конь заржал недовольно и гулко.

Я узнала потом, что сии чужеродцы

К нам из южной пришли стороны,
А себя называли они новгородцы.
Приглянулись им наши леса, валуны,

И решили они эти земли

Ко владеньям своим приобщить.
И Уннега их вроде приемлет,
Да и должен же кто-то здесь жить.

***

Вот, пожалуй, и всё об Уннеге.
Новгородцы здесь укоренились,
Хоть не сразу. Шли войны, набеги,
Шведы, викинги с моря ломились.

Ну да нашим героям, им всё нипочём.

Их хранит заколдованный остров.
И ни капли не скучно в раю им вдвоём.
Между тем, год от года свой остов

Обретает подводное судно,

Вырастают крутые борта,
Ах, работать в охотку нетрудно,
И дивится Пилон: красота!

Покидая под вечер чудесный ковчег,

Часть души в нём Пилон оставлял.
И трудом, и талантом своим человек
Свой заветный шедевр оживлял.

Помогала в постройке семейка медведей,

На окраине леса в берлоге живущих.
Тяжкий молот работал по стали и меди,
Поднимаясь и падая в лапах могучих.

Медвежата качали меха.

Было весело им наблюдать,
Как в печи разгоралась ольха,
Норовили побольше поддать.

Раскопав кучу старой соломы,

Он достал знаменитый свой меч.
— Помоги же мне, старый знакомый,
Искру жизни мне надо разжечь.

Уложил кладенец возле киля

На подставку из лучшей сосны,
А на утро осыпались гнилью
Две дотоле пригодных доски.

На корме оторвало заклёпки,

Подломился четвёртый шпангоут,
Стопор таль не фиксировал чётко —
Обнаружил изъяны дредноут,

И теперь он их сам отметает.

И Пилон рассудил, что к чему:
— Это, видно, ковчег оживает.
Это меч помогает ему.

Годы шли неуёмно и счастливо,

И Пилон, уже немолодой,
Ослабляет подпорки опасливо,
Прокатиться спешит он с женой.

Неужели окончен был труд?

Вдруг он понял, что делать и нечего.
Так же волны по морю бегут,
Так же ветры свистят переменчиво.

Не летели букеты цветов,

Мир безмолвствовал. Как тут рассудишь?
Он к жене, мол, корабль готов!
— Поздравляю, ты ужинать будешь?

Вдоль полозьев скользнула подлодка,

Подтолкнуть помогали медведи.
И поплыли старик и красотка,
Солнце ярко горело на меди.

Да, с женой он успел прокатиться

И корабль довести до ума.
Суждено было замыслом сбыться,
Не у многих такая судьба.

О счастливец! Он прожил два века людских!

Но однажды весной на рассвете
Стук усталого сердца Пилона затих
И прервалось его долголетье.

Те же ветры и бабушку Пону забрали,

Только смог их Пилон обмануть:
— Тело бренное? Тело, конечно, отняли.
Только Вам не отнять мою суть.

Воплотился в корабль я подводный,

Вы ж не властны над кованой сталью.
Подчиняется мир Вам животный,
А меня Вы возьмёте едва ли.

Я Пилон. Я живая машина,

И отец мой — Великий Клаврат.
Эта смерть для меня что дробина,
Я живой и, заметьте, женат.

И неслись они тёмными водами,

Раздвигая упругость студёных морей.
И столетья казались им годами,
И любовь не желала бросать якорей.

Расставались, конечно, порой было нужно

Понимать, чем живёт окружающий мир.
Выбиралась царица морская наружу.
Что хоть носят? Атлас? Кашемир?

Что творится в науках, искусствах,

Как тираны границы кроят.
Даже рек переменчивы русла,
Даже горы не вечно стоят.

Обучалась за деньги в Европе,

Говорила на всех языках,
На планеты смотря в телескопы,
Знала толк и в изящных стихах.

Содержал их безбедно Варыш,

Тот, что озером Ладогой стал.
Утопали суда, и барыш
Для любимой Пилон собирал.

Воротится домой Вечно Юная,

Чуть ладошкой похлопает воду,
К ней машина, живая, разумная,
Из глубин да в любую погоду.

Он резвится и в пене задорится,

А потом подойдёт под причал,
И замрёт, и волна успокоится.
Так Пилон свою Олько встречал.

Олько ступит ногою на палубу

И ладонью скользнёт по рулю,
Сразу запад багрово-коралловый
Ветром дрогнет, и враз кораблю

Паруса надувает упруго,

И Пилон уж летит над волной.
Наконец он дождался подругу,
И смеются они под луной.

Он спешит показать ей глубины,

Что он нового в море узнал.
Люк задраен, и чудо-машина
Опускается в скальный развал.

Паруса распускает подводные,

Чтоб морские потоки ловить,
И поймает теченье пригодное,
Чтоб глубинными далями плыть.

А зимой наша Олько скучала:

Засыпал он во льдах, как медведь.
Лишь зверушки её навещали,
Та давала им всякую снедь.

Приходилось ей многое знать и уметь,

Так как техника просит ухода.
Всё стареет: доска, паруса, сталь и медь,
Коль за дело взялась непогода.

А с таким кораблём ну куда же в ремонт,

Сразу будут вопросы, проблемы…
Отправлялись они за седьмой горизонт,
Где за гульдены и соверены

На давно позаброшенных верфях

Починяли пираты свой флот.
Негодяи, подонки из первых,
В основном покалеченный сброд.

Кто в лихих переделках здоровье утратил,

А кого покалечил острог,
Здесь давали приют всякой братии.
Знай работай, а рот на замок.

И не спрашивали документов,

Кто вы, что вы и чем промышляли,
Лишь в лицо признавали клиентов.
Ну, бывало, конечно, стреляли.

Олько знали, её принимали

Как царицу студёных морей,
И вопросов ей не задавали,
А она не жалела гиней.

— Увлеклась я, — заметила Соня. —

Ведь совсем не об этом рассказ.
Я вернулся в реальность. На склоне
Мы сидим, а на скалах — баркас.

— То есть кончилась первая серия?

Дабы кровь разогнать по артериям,
Ты не хочешь немного пройтись,
Продолженья рассказа в преддверии?

Соня мне протянула ладошку.

Я помог ей подняться с бревна.
— Уж рассказа осталось немножко.
Мы пошли. Продолжала она:

— Я б могла рассказать и о том, и об этом.

Но давай перескочим мы… тысячу лет.
Век двадцатый. Слепя электрическим светом,
В порт въезжает бензиновый кабриолет.