Озеро

— Вы правы. — Мияко села на циновки и прислонилась к платяному шкафу. Она не видела Ариту целую неделю. Он показался ей бледным, осунувшимся и усталым. Заметнее стали коричневые старческие пятна на лице и руках. — Я ходила в кино. Люблю смотреть хронику. Правда, по пути вдруг надумала зайти в косметический кабинет, привести в порядок прическу, но он уже был закрыт.

Она поглядела на волосы старика — по-видимому, ему только что помыли голову.

— От ваших волос пахнет духами.

— Наверно, из-за Сатико — она очень душится.

— От ее тела сильно пахнет.

— Вот оно что…

Мияко спустилась в ванную на первом этаже. Помыла голову. Потом позвала Сатико, чтобы та ей вытерла волосы полотенцем.

Мияко села, упершись локтями в колени, и слегка вытянула вперед голову, чтобы служанке было удобней. Прямо перед глазами она видела маленькие ступни склонившейся над ней Сатико.

— Какие у тебя красивые ноги! — воскликнула Мияко.

Она протянула руку и дотронулась до лодыжки. Сатико вздрогнула, и эта дрожь передалась ее руке. Переняв некоторые отрицательные черты характера своей мамаши, Сатико иногда воровала у Мияко разные мелочи: наполовину использованную помаду, гребни со сломанными зубцами, шпильки, уроненные хозяйкой. Но Мияко не судила ее строго, считая, что служанка совершала эти мелкие кражи из стремления подражать госпоже и из зависти, которую Сатико к ней испытывала.

После купания Мияко надела накидку поверх легкого белого кимоно с узором из листьев осота, вошла в спальню, где отдыхал Арита, и начала растирать ему ноги.

— Вам понравилась массажистка? — спросила она, представляя, как ей придется каждый день растирать старику ноги, если он возьмет ее к себе.

— Нет. Женщина, которая приходит ко мне, делает массаж гораздо лучше — более опытная и старательная.

Мияко подумала о том, что помимо приходящей массажистки, его экономка Умэко тоже делает ему массаж. Мысль эта вызвала в ней неприязненное чувство, и ей расхотелось растирать старику ноги. Арита ухватил ее за палец и потянул к ямке у копчика, но Мияко отстранилась.

— Длинные пальцы, как у меня, для такого массажа не годятся, — сказала она в оправдание.

— Ты так считаешь?.. Ошибаешься. Всякие пальцы годятся — особенно если ими движет любовь молодой женщины.

— Не кажется ли вам, что для этого лучше бы подошли короткие пальцы Сатико? Вы уж позвольте ей попробовать.

Старик не ответил. Мияко вдруг вспомнились строки из романа Радиге «Бес в крови». Сначала она посмотрела кинофильм, а потом прочитала и саму книгу. «Не хочу сделать твою жизнь несчастной. Я плачу, потому что слишком стара для тебя, — сказала Марта. Эти слова любви были по-детски наивны и в то же время возвышенны. Потом мне пришлось испытать немало страстных увлечений, но больше уже никогда я не сталкивался со столь трогательным проявлением чистых чувств, как у этой девятнадцатилетней девушки, страдавшей оттого, что она считала себя старой». Возлюбленному Марты исполнилось только шестнадцать. Сама же Марта была много моложе двадцатипятилетней Мияко, и, прочитав эти строки, Мияко долго не могла прийти в себя, раздумывая о безвозвратно уходящей молодости.

Арита часто повторял, что Мияко выглядит моложе своих лет. И это было правдой не только потому, что старик судил пристрастно. Так считали все, кто ее окружал. Слушая, как Арита говорил о ее молодости, Мияко чувствовала, что он радуется этому и в то же время печалится. Печалится, поскольку знает: наступит время — и свежесть, юная красота Мияко поблекнут, а тело лишится упругости и одряхлеет. Может показаться странным и даже непристойным, когда почти семидесятилетний старец требует большей молодости от двадцатипятилетней возлюбленной, но Мияко не сердилась на него. Напротив, эта его требовательность подстегивала ее стремление казаться еще моложе. Удивительно было другое: то, что старик Арита, страстно желавший молодости Мияко, в то же время жаждал проявления ею чувства материнства. И Мияко тоже, сама того не желая, иногда вдруг начинала ощущать себя матерью.

— Почему вы так долго не приходили? Наверно, расстроились, что проиграли пари? — спросила Мияко, массируя ему спину.

— Вовсе нет, — пробормотал старик, ворочая морщинистой, как у черепахи, шеей. — У меня был приступ невралгии.

— А может, потому что предпочитаете опытную массажистку, которая приходит к вам на дом?

— Может быть. И потом… Я думал, что ты не позволишь мне спать, положив твою руку под голову — ведь я проиграл то пари.

— Отчего же? Пожалуйста.

Мияко знала: Арита уже в тех годах, когда достаточно растереть ему поясницу и позволить положить голову ей на грудь, и он ощутит блаженство — большего ему не требовалось. Все еще занятый работой старец называл часы пребывания в доме Мияко «освобождением от рабства». Эти слова напоминали Мияко о том, что для нее такие часы были «часами рабства».