Ожерелье Атона

– Это лень, Паша. У писателя собственный организм всегда под руками. Копайся в душе, передавай мысли, излагай сомнения. Элементарно, Ватсон!

Паша притворно нахмурился:

– Какая-то у тебя неправильная лень. Зачем тащить с собой компьютер? Слабо провести две недели, просто валяясь на пляже? Спорим, что тебе в Египте комп вообще не понадобится? Там столько всего интересного!

У него были все шансы выиграть этот спор. Правда, ни одной строчки нового детектива Лики Вронской не появилось совершенно по другим причинам…

* * *

По глубокому убеждению профессора истории Тимофея Афанасьевича Романова, создания противоположного пола четко делились на две категории: фемины – высокие, кровь с молоком и чтобы волосы непременно длинные, черные (хотя можно и каштановые, но на прямой пробор, как у покойной супруги), и нефемины – все отличающиеся от вышеуказанных параметров женщины.

Появившаяся в проходе между креслами стюардесса в ярко-оранжевом жилете на фемину никак не походила, а потому Тимофей Афанасьевич и слушать не стал о том, что с этим жилетом надлежит делать, если стальное брюхо самолета окунется в море. Он отвернулся к иллюминатору, за которым пушились хлопья облаков. Страшно подумать, а ведь скоро они рассеются, приближая Египет, и, может, даже мелькнет плато Гиза, пирамиды Хуфу, Хафра и Менкаура. И, конечно же, Сфинкс – 2500 год до нашей эры, высота около двадцати метров, строился, возможно, по приказу Хафра, или, как более привычно слуху большинства людей, фараона Хефрена. А потом…

Что будет потом, профессор Романов не знал. Зато он многое знал о Египте. Почти все. Теперь ему предстояла первая встреча со страной не на страницах тяжелых фолиантов. Сбывающаяся мечта пугала и манила, как робкое марево миража в пустыне.

«А чего мне теперь бояться?! – подумал Романов. – Все неприятности, какие могли случиться, уже произошли. Так что мне осталась, может, последняя радость в жизни…»

Совсем недавно на лицах сотрудников деканата застыли маски напряженной торжественности. «Маска Тутанхамона, Египетский музей, высота шедевра пятьдесят четыре сантиметра, ширина чуть более тридцати девяти сантиметров. Красота, в отличие от этих постных физиономий», – машинально подумал Романов, снимая очки и потирая переносицу. В его мыслях часто воспроизводились страницы учебников.

Должно быть, решил Тимофей Афанасьевич, изучив лица коллег, он опять прошляпил какой-нибудь праздник. Ну и бог с ним, недавняя лекция стоит всех праздников этого мира. Ах, с каким удовольствием он рассказывал о погребальном древнеегипетском ритуале! Парасхите, специальном слу– жителе, делающем первый надрез на теле усопшего, а потом убегающем со всех ног от родственников. У египтян нарушение телесной целостности даже мертвого человека считалось преступлением. Правда, преследование парасхита носило формальный характер… В общем, студенты слушали, открыв рот!

– Тимофей Афанасьевич, поздравляем вас, – секретарша Людочка (нефемина) извлекла из-за спины букет красных гвоздик и, поднявшись на цыпочки, чмокнула сутулого профессора в щеку.

Он в изумлении пригладил венчик редких седых волос и польщенно забормотал:

– Коллеги! Но как вы узнали?! Моя монография, посвященная храмовым комплексам в Абу-Симбел, только сдана в печать. Это совершенно уникальные памятники! XIII век до нашей эры! Большой храм посвящен богам-покровителям крупнейших городов: Амону (Фивы), Птаху (Мемфис) и Ра-Горахти (как вы знаете, Гелиополь).

Декан факультета Семен Бронштейн, вежливо прокашляв недоумение, невежливо перебил профессора (в такой момент!):

– С шестидесятипятилетием вас, Тимофей Афанасьевич! Спасибо за многолетнее сотрудничество. Нашему институту будет не хватать одного из самых лучших египтологов страны.

Когда смысл слов декана дошел до профессора, мерзкие, как чудовищная морда бога войны Сета, картинки замелькали перед мысленным взором Романова. Помнится, он знакомился с курсовой работой о Медуме (прекрасная работа! «ложная пирамида», оригинальнейшее произведение Снефру, родоначальника IV династии) и, не глядя, как обычно, подписал контракт. А декан, да, он честно предупредил, что контракт этот последний – надо давать дорогу молодым. Конечно, согласился Романов, конечно, надо, кто же против молодых…

Водка тем юбилейным вечером пилась легко, будто вода.

А утром, к девяти ноль-ноль, Тимофей Афанасьевич, как рефлексующая собака Павлова, приехал в институт, совершенно позабыв о произошедших накануне событиях. Поднялся к расписанию у деканата, поискал глазами свою фамилию. И, не найдя ничего похожего, с досадой треснул себя по лысине. Ну да, ему пора на пенсию. Коллеги абсолютно правы!

Дни после этого ужаснейшего события стали какими-то совершенно невкусными. Измученный бессонницей, Романов часами перебирал томики книг, но любимые фолианты больше не приносили успокоения. Была бы рядом супруга (фемина номер один!), может, профессор меньше страдал в тисках пенсионного одиночества. А так… Игорь, сын, совсем взрослый, у него своя жизнь. Нет ничего, кроме тягучего мутного киселя застывшего времени.