Ожерелье для моей Серминаз

Я вспомнил слова моего дяди Даян-Дулдурума о том, что сегодняшнее яйцо лучше завтрашней курицы, и, когда мы сгрузили механизмы, заметил будто в шутку:

— Лучше бы ты угостил меня вином прошлогоднего урожая!

Тот обрадовался, воскликнул:

— А почему бы и нет, парень? Это чудесная идея! Пока подъедет машина с моей бригадой, мы здесь погреемся.

И вытащил из машины четверть вина и кружку.

Пока мы пили с ним в тени виноградных лоз, вспомнил я историю о древнем египтянине, который впервые посадил это благословенное растение и стал за ним ухаживать. Ударила тогда страшная засуха, и, чтобы спасти свою единственную лозу, он не нашел иного выхода, как зарезать павлина и полить его кровью землю. Но это не помогло, лоза стала чахнуть. Тогда египтянин убил льва и оросил виноград его кровью. А затем пришлось ему пожертвовать ради винограда даже своей ручной обезьяной и после всего — свиньей. С тех пор и случается так, что выпьешь немного вина — расцветешь, как хвост павлина, добавишь еще — заговорит в тебе лев, опорожнишь новую кружку — и станешь напоминать своего отдаленного предка. А если напьешься сверх всякой меры — станешь свинья свиньей.

Мы с геджухцем остановились вовремя, еще, пожалуй, на павлиньей стадии. Мой новый приятель даже воскликнул: «Жаль, друг, что моя мать не была женой твоего отца, — были бы мы тогда с тобой родные братья!» Но так как бригада не появлялась, мы пробудили в себе немного льва и в эту приятную минуту легкости и веселья, которую я никому не советую переступать, расстались. Я поблагодарил геджухца за щедрость, пожав обеими руками его натруженную молодецкую руку, и двинулся дальше.

Благодатная здесь земля, богатая. Недаром говорят, что если бросить в нее отрубленный палец, вырастет человек. Наслышался некий сирагинец рассказов о здешнем плодородии и решил сам в этом удостовериться. И только стал он спускаться в долину Таркама, полил ливень вроде того, что застиг меня сегодня. На сирагинце была длинная баранья шуба, она вся намокла, и полы, отяжелев, поволоклись по земле. Воскликнул горец:

— Поистине пришел я в благодатное место! Здесь даже шубы вырастают! — И, недолго думая, обрезал кинжалом полы у выросшей шубы, думая сшить из них дома папаху. Но, воротившись домой, вдруг обнаружил, что шуба его, хорошо просохшая в дороге, стала ему чуть не по колени. И тогда сирагинец заключил: — А на нашей скудной земле усыхает даже и то, что выросло в долине Гаркана.

Дорога, по которой я иду, словно главная артерия Страны гор. В обе стороны течет непрерывный поток машин. С курортов Северного Кавказа мчатся в Закавказье комфортабельные автобусы — едут туристы посмотреть на древние стены города Железных ворот — Дербента, на знаменитую Джума-мечеть, где в тени ветвистых платанов некогда в задумчивости восседал автор «Графа Монте-Кристо». Грузовики со свистом разрезают прозрачный воздух, ни пылинки не поднимется после прошедшего дождя. Через дали дальние и сюда долетает свежий морской ветерок, так и хочется разбежаться, взмахнуть руками и полететь, как во сне. Мне часто снится ночами, что я стою на крыше нашей сакли, подпрыгиваю и вдруг взлетаю выше телефонных проводов, высоковольтной линии, туда, в синеву, где могут держаться только птицы. А люди внизу дивятся: «Ну и чудо! Наш Бахадур полетел! Какой герой!»

Правда, это мне только снится, что аульчане столь высокого мнения обо мне. На самом деле с малых лет моих они пророчили, что не выйдет из меня ничего путного, что рожден я лишь зря закрывать своей тенью благодатные лучи солнца и что я только в тягость земле. А какая от меня тягость? Я легок, как перышко, и если есть у меня хоть что-то тяжелое, так это подарок для моей Серминаз — знаменитый ковер «карчар», играющий красками двенадцати радуг.

Я снимаю пиджак — одежда уже просохла после дождя,— перекидываю хурджины на другое плечо и иду вдоль шоссе, благодаря в душе своих предков за чудесный обычай скитаться по свету в поисках подарка для невесты. Как это хорошо — побродить по земле, неся в сердце счастье, повидать людей да и себя показать: «Знайте, мол, люди добрые, что и я живу, вот такой парень Бахадур, и люблю я красавицу Серминаз, и ждет она меня в родном ауле».

Но ждет ли? А может, Серминаз и не думает обо мне?

Как-то раз, чтобы приворожить Серминаз, я даже готов был последовать совету нашей старухи Мицадай, велевшей мне отрезать кончик хвоста у живого снежного барса. Правда, дело это трудное и опасное, но ворожея ручалась, что зато все остальное будет совсем просто: стоит только дотронуться этим кончиком хвоста до переносицы девушки, как она в тот же миг полюбит тебя.

Ах, Серминаз, Серминаз! Если бы ты сейчас была со мной! Если бы мы поговорили с тобой откровенно и выяснили наши отношения — причем твое отношение не только ко мне, но и к сыну, которого ты невесть как и где приобрела.