Ожерелье голубки

Мне пришлось в юности порвать таким образом с кем-то, кого я любил, и разногласие немедленно проходило и снова возвращалось. И когда это участилось, я сказал для шутки стихотворение, сочиненное тут же, каждый стих которого я заключил полустишием из начала «Подвешенной» поэмы Тарафы ибн аль-Абда[75], – это та, которую мы читали с объяснениями под руководством Абу-Саида аль-Фата аль-Джафари, со слов Абу Бекра аль-Мукри, ссылавшегося на Абу Джафара ан-Наххаса – да помилует их всех Аллах! – в соборной мечети Кордовы. Вот оно:

Я вспоминаю дружбу любимого – подобна она следам кочевья Хаулы на сверкающих камнях Самхада.
Я помню дружбу мою с ним, крепкую – блестит она, как следы разрисовки на поверхности руки.
Я стоял с ним, неуверенный в возвращенье его, но и не потерявший надежды, и плакал, и плакал до утра.
Пока не продлили люди упреков мне и не участили их, говоря: – Не погибай от горя и будь твердым!
И разные виды гнева того, кого я люблю, были точно большие корабли среди потоков в долине Дада.
И повороты от разрыва к близости были подобны лодке, то отклоняемой мореходом, то идущей прямым путем.
За временем прощения следует время гнева – так разделяет кучку земли рукою играющий.
И улыбается она мне, а сама в гневе и отвернулась, и как бы кладет она одну на другую две нити – жемчуг и изумруд.

Затем бывает разрыв, вызванный недовольством за проступок, который совершил любящий, – в этом некоторое бедствие, но радость возвращения и счастье прощения уравновешивают то, что прошло. Поистине, благоволение любимой после гнева дает усладу сердцу и занимает в душе место, выше которого не будет никакое из дел мирских! И разве наблюдал наблюдающий, видели глаза и возникало в мысли что-нибудь более усладительное и желанное, чем место, откуда ушли все соглядатаи, удалились все ненавистники, и скрылись все сплетники, и встретились там двое влюбленных, которые порвали между собою из-за проступка, совершенного любящим, и продлилось это немного, и началось некоторое отчуждение. И нет в этом месте препятствия для долгого разговора, и начинает любящий оправдания, проявляя смирение и покорность и, приводя явные доказательства, – то смелеет, то унижается и бранит себя за минувшее, то доказывает свою невиновность, то хочет извинения и взывает о прощении, то признается в проступке, хотя вины за ним нет. А любимая, при всем этом, глядит в землю и украдкою, незаметно, бросает на него взгляд, а иногда и смотрит на него долго, а потом улыбается, пряча улыбку, – и это признак прощения. И затем обнаруживается в беседе их принятие извинения и внимание к словам, и стираются грехи, созданные доносом, и исчезают следы гнева, и начинаются тут ответы: – Хорошо! – и – Твой проступок прощен, если он и был, как же иначе, если и нет проступка. – И заключают они свое дело возможным сближением и прекращением упреков и согласием, и расходятся любящие па этом. Вот положение, для которого слабы прилагательные, и бессилен язык определить его! Я попирал ногами ковры халифов и присутствовал на собраниях царей, и не видел я благоговения, равного благоговению любящего перед любимым. Я видел власть насильников над вельможами, и могущество везирей, и увеселения правителей государства, но не видел я более счастливого и сильней радующегося своей жизни, чем любящий, убежденный, что сердце любимой с ним, и уверенный в ее склонности и действительной любви.

И бывал я при том, как стояли оправдывающиеся перед султанами, и становились люди, заподозренные в великих грехах, перед непреклонными и несправедливыми, и не видел я никого смиреннее, чем влюбленный обезумевший, когда стоит он меж рук гневной возлюбленной, которая исполнилась негодования, и одолела ее жестокость.

Я испытал и то и другое, и в первом положении был я крепче железа и пронзительней меча, не отвечая на униженность и не помогая в смирении, а во втором – послушнее плаща и мягче шерсти, – я спешу к отдаленнейшим пределам покорности, если есть от этого польза, и ловлю случай быть смиренным, если производит это действие. Я стараюсь смягчить любимую языком и погружаюсь красноречием в тончайшие мысли, стараясь всячески разнообразить речь и усердствуя во всем, что вызывает благоволение.