Ожерелье голубки. Райский сад ассасинов

Сайду допросили. Она созналась во всем. На заре ее сбросили в пропасть Шах‑руд, недалеко от гребня хребта, где разбился аль‑Хади.

Прошли двенадцать бесконечно долгих дней, прежде чем Орландо наконец нашел корабль, который с попутным ветром отвез его на Запад. Большую часть морского пути он проспал. Напряжение последних недель измотало его. Ночью он кричал во сне, бился, сражаясь за свою жизнь. Какой красочный поток картин и ощущений сопровождал его! В этих снах повсеместно господствовало Орлиное гнездо. Как замок Грааля, впивались башни Аламута в небо Даилама. Аламут стоял перед ним, освещенный луной, окруженный криками галок. И в Тадж аль‑Алама горел огонь, в окне, за которым не спал Каим. Воспоминания о потерянном мире, чужие и знакомые одновременно. Лица, голоса: Хасим, аль‑Мансур, аль‑Хади, Шахна.

Но прежде всего женщины. Маруселла, открывшая ему первичную форму сексуальности. Гарем аль‑Мансура, где он познал утонченные игры любовных утех.

Духовная эротика Сайды, ее облаченные в слова игры с огнем. И как противоположность тому – немой, бесконечно нежный язык тела Хизуран!

Чем дальше он удалялся от Аламута, тем больше освобождался от груза притворства, тем взволнованнее ощущал он постепенное возвращение к себе прежнему, к тому, кем он был когда‑то.

Во время ночного отдыха под открытым звездным небом он спрашивал себя:

‑ Как бы я вел себя, если бы попал в сад наслаждений таким же неподготовленным, как Али, Заид и Адриан? Предался ли я утехам плоти так же безоглядно, как они? Нет, потому что существует миссия.

‑ Есть и нечто другое, более важное, чем миссия, – сказал голос Адриана.

‑ Более важное, чем миссия? Невозможно!

‑Да нет, возможно. Это – любовь.

‑ Это предательство. Я тоже познал любовь во всех ее проявлениях, но остался верен себе.

‑ Любовь? Ты не знаешь, о чем говоришь! Мера любви – то, что ты готов отдать за нее. Существовал ли человек, ради которого ты принес себя в жертву?

‑ Я любил Хизуран.

‑ Любил? Ты просто сношался с нею.

‑ Я сделал это ради тебя.

‑ Ради миссии.

‑Да, и ради нашей миссии, которую ты предал.

На Крите его свалила лихорадка. Заботливый уход орденского брата помог ему не умереть. Когда силы наконец вернулись к нему, он смог сесть на корабль, отправляющийся в Нарбонну. Восемь недель были вычеркнуты из жизни, пятьдесят бесценных дней преимущества перед его преследователями. Возможно, они уже ожидали его в тамплиерской гавани Нарбонны. Он решил сойти на берег пораньше, у места впадения Роны в Гаронну.

В бурю, под проливным дождем Орландо прибыл в Арль, На барже он отправился по пенящемуся потоку, втиснувшись между мешками с серным порошком и солью. В аббатствах тамплиеров Авиньона, Ви‑вьера, Валенса и Лиона он ночевал, менял платье и садился на другие суда.

Леса Бургундии пересек он в обществе длинного каравана купцов из Нормандии.

Когда они достигли Сены возле Шатильона, им впервые овладело чувство, что он снова дома.

Сена! Он зачерпнул руками воду и выпил ее, будто это было вино.

Неописуемая радость наполнила его. Если бы Адриан мог его видеть! Почему брат не справился? Разве не он был всегда сильнее? Почему он принял жертвенную смерть как ассасин? Неужели только потому, что недостаточно глубоко проник в их тайны? И все же, как мог он так безнадежно поддаться смертельному соблазну?

Возможно, Адриан поверил в фальшивый рай, потому что хотел, чтобы рай существовал на самом деле. Почему неизлечимо больной верит в свое выздоровление?

‑ Есть вопросы, которые не стоит задавать, – сказал голос Адриана в ничейной стране между сном и явью.

‑ Иные вопросы остаются открытыми только потому, что мы боимся ответов.

Порой Орландо нащупывал конверт, который носил на груди, не распечатав. Тогда он спрашивал себя, не написано ли в письме нечто иное, нежели то, что пугало его.

Когда Орландо проснулся, солнце светило ему в лицо. Он лежал в узкой келье на нарах.

«Где я?» – подумал, он.

Ему потребовалось время, чтобы упорядочить картины воспоминаний: из последних сил он достиг аббатства Сен Жермен‑де‑Пре. Его руки и ноги ныли от усталости.

‑ Ты, должно быть, проголодался, как медведь, который проснулся от зимней спячки, – рассмеялся брат Арманд, который вошел в келью без стука. – Ты проспал два дня и две ночи.

‑ О боже, мне нужно идти дальше!

‑ Мы сообщили Ордену в Париже о твоем возвращении. Тебя ожидают завтра вечером до закрытия городских ворот. Если ты чувствуешь себя достаточно окрепшим, я велю оседлать для тебя коня.

Лето, солнце, высокие, покрытые светлой листвой деревья вдоль реки, в которой отражались белые облака. Бесконечно огромное августовское небо над верхней долиной Сены.

Одинокий всадник гонит коня по песчаной дороге вдоль берега, гонит его на север. После долгого, утомительного путешествия, почти достигнув цели, измученный, он не дает себе отдыха, из последних сил стремясь приблизить конец испытания. И конь скачет так легко, как будто предчувствует, что их отделяет от Парижа только один день пути. Или дело тут в том, что человек разговаривает с ним?

‑ Я выполнил мою миссию!