Ожерелье королевы

— Простите, сударыня, я и сам не знаю, что это взбрело мне в голову. Видите, как я рад? Моя радость так же велика, как и мое раскаяние. Вы на меня не сердитесь, ведь правда? Не дуйтесь: даю слово дворянина, я был бы в отчаянии!

Королева высвободила руку из руки короля.

— Государь, — заговорила Мария-Антуанетта, — королева Французская не лжет!

— Что это значит? — спросил удивленный король.

— Я хочу сказать, — столь же хладнокровно продолжала королева, — что я вернулась только сегодня в шесть утра.

— Сударыня!

— Без его высочества графа д'Артуа, предоставившего мне убежище и из жалости приютившего меня в одном из своих домов, я осталась бы за дверью, как нищенка.

— Ах, так вы не вернулись! — с мрачным видом сказал король. — Значит, я был прав?

— Для того, чтобы убедиться, рано или поздно я вернулась, у вас нет необходимости ни запирать двери, ни отдавать приказы; достаточно прийти ко мне и спросить:

«В котором часу вы вернулись?»

— О-о! — произнес король.

— Я могла бы и дальше наслаждаться своей победой. Но я полагаю, что ваш образ действий постыден для короля, непристоен для дворянина, и я не хочу лишить себя удовольствия сказать вам об этом.

Король отряхнул жабо с видом человека, который обдумывает ответ.

— О, вы проявили великое искусство! — качая головой, произнесла королева. — Вам не придется извиняться за свое обращение со мной.

— Вы знаете, что я человек искренний, — изменившимся голосом заговорил король, — и что я всегда признаю свои ошибки. Соблаговолите же доказать мне, сударыня, что вы были правы, когда уехали из Версаля на санях со своими дворянами? С сумасшедшей оравой, которая компрометирует вас в тяжких обстоятельствах, в которых мы живем! Разве так должна поступать супруга, королева, мать?

— Могу ответить вам в двух словах. Я уехала из Версаля на санях, чтобы поскорее доехать до Парижа; я вышла из дому с мадмуазель де Таверне, чья репутация, слава Богу, одна из самых чистых репутаций при дворе, и поехала в Париж, чтобы лично удостовериться, что король Французский, отец огромной семьи, предоставляет умирать с голоду, прозябать в забвении, беззащитному перед всеми искушениями порока и нищеты, одному из членов своей семьи, такому же королю, то есть потомку одного из королей, царствовавших во Франции.

— Я? — с удивлением спросил король.

— Я поднялась, — продолжала королева, — на какой-то чердак и увидела без огня, без света, без денег внучку великого государя и дала сто луидоров этой жертве забывчивости, жертве королевской небрежности.

— Примите в рассуждение, — сказал король, — что я не подозревал вас ни в чем хоть сколько-нибудь несправедливом или бесчестном; мне только не понравился образ действий, рискованное поведение королевы; вы, как всегда, делали добро, но, делая добро другим, вы избрали способ, который делает зло вам самой. Вот в чем я вас упрекаю! А теперь я должен исправить чью-то забывчивость, я должен позаботиться о судьбе некоей королевской семьи.

Я готов. Сообщите мне, кто эти несчастные, и мои благодеяния не заставят себя ждать.

— Полагаю, что имя Валуа достаточно прославлено, государь, чтобы сохраниться в вашей памяти.

— А-а, теперь я знаю, о ком вы заботитесь! — с громким смехом вскричал Людовик XVI. — Это маленькая Валуа? Графиня де… Постойте…

— Де ла Мотт.

— Совершенно верно, де ла Мотт. Ее муж — жандарм? — Да, государь.

— А жена — интриганка? О, не сердитесь: она переворачивает небо и землю, она изводит министров, она не дает житья моим теткам, она и мне докучает своими ходатайствами, прошениями, генеалогическими изысканиями!

— Но она Валуа или нет?

— Я уверен, что да!

— В таком случае — пенсион! Приличный пенсион ей, полк — ее мужу, словом, положение, приличествующее потомкам королей.

— Постойте, постойте! Черт побери! Как вы спешите! Малютка Валуа всегда вырывает у меня достаточно перьев и без вашей помощи. У малютки Валуа крепкий клювик, помилуйте!

— Но, государь, не могут же Валуа умирать с голоду!

— Вы сами сказали мне, что дали ей сто луидоров!

— Щедрое подаяние!

— Королевское.

— Тогда дайте ей столько же.

— Я от этого воздержусь. Того, что вы дали, вполне достаточно для нас обоих.

— Тогда дайте небольшой пенсион.

— Ни в коем случае! Ничего постоянного! Эти люди немало выклянчат у вас сами — они из семейства грызунов. По правде говоря, я не могу рассказать вам все, что мне известно о малютке Валуа. Ваше доброе сердце попало в западню, дорогая Антуанетта. Прошу прощения у вашего доброго сердца!

Людовик протянул руку королеве — королева, уступая первому побуждению, поднесла ее к губам.

Внезапно она оттолкнула его руку.

— У вас нет доброго чувства ко мне, — сказала она. — Я на вас сердита!

— Это вы сердиты на меня? — сказал король. — Вот так так! Я... я…

— О да, скажите, что вы на меня не сердитесь, — вы, закрывший передо мной двери Версаля, вы, пришедший в половине седьмого утра в мою прихожую, открывший — мою дверь силой и вошедший ко мне, зло сверкая глазами!

Король засмеялся.

— Я на вас не сержусь, — сказал он.

— Ах, вы на меня не сердитесь? Что ж, отлично!