Ожерелье королевы

– Вы полагаете, что делать нечего? – переспросил кардинал, подчеркивая каждое слово.

– Нечего.

– Ну что ж, сударыня, – вспылил г-н де Роган, – может быть, другие скажут мне не то, что вы.

– Увы, монсеньор, вот вы уже и рассердились, и мы с вами перестали понимать друг друга. Простите, ваше высокопреосвященство, что я обращаю на это ваше внимание.

– Да, я рассердился. Но меня довела до этого ваша черствость, графиня.

– Однако вы не подозреваете меня в измене?

– Нет, нисколько! Если вы более не служите мне, то лишь потому, что это не в ваших силах, мне это понятно.

– Здесь вы правы; так за что же сердиться?

– За то, что вы не хотите открыть мне всю правду, сударыня.

– Правду! Я сказала вам то, что знаю сама.

– Вы не сказали мне, что королева вероломна, что она кокетка, что сперва она добивается от людей поклонения, а потом ввергает их в отчаяние.

Жанна изумленно взглянула на него.

– Объяснитесь! – потребовала она, дрожа не от страха, а от радости.

В самом деле, ревность кардинала показалась ей счастливым выходом из положения; другого такого случая могло не представиться.

– Признайтесь, – продолжал кардинал, в ослеплении страсти утративший всякую рассудительность, – признайтесь, умоляю вас, что королева отказывается меня видеть.

– Я этого не говорю, монсеньор.

– Признайтесь: она хочет устранить меня, пусть не навсегда – я еще надеюсь, что это не так, – но на время, чтобы не беспокоить другого возлюбленного, которому моя настойчивость могла бы открыть глаза.

– Ах, монсеньор! – воскликнула Жанна таким неподражаемым медовым голосом, что одно это могло навести на любые подозрения.

– Послушайте, – продолжал г-н де Роган, – во время последней встречи с ее величеством мне показалось, что в зарослях кто-то ходит.

– Безумие!

И я выскажу вам все свои подозрения.

– Ни слова больше, монсеньор, вы оскорбляете королеву; допустим даже, что она, к своему несчастью, вынуждена опасаться слежки со стороны бывшего своего любовника, во что я не верю, – неужто вы будете настолько несправедливы, что попрекнете ее былым заблуждением, от которого она отказалась ради вас.

– Былым! Былым! Может, оно и былое, но что толку, графиня, если былое продолжается поныне и грозит превратиться в грядущее.

– Фи, монсеньор, вы говорите со мной, как с барышником, на которого падает подозрение в нечестной сделке. Ваши догадки, монсеньор, настолько оскорбительны для королевы, что бросают тень и на меня.

– Тогда, графиня, докажите мне…

– Ах, монсеньор, если вы повторите это слово, я приму оскорбление на свой счет.

– Ради Бога! Питает она ко мне хоть каплю любви?

– Да ведь это так просто узнать, монсеньор, – возразила Жанна, указывая кардиналу на стол с письменными принадлежностями. – Сядьте и спросите это у нее самой.

Кардинал в восторге схватил Жанну за руку.

– Вы передадите ей письмо? – спросил он.

– Кто же за это возьмется, если не я?

– И вы… обещаете, что она ответит?

– Если вы не получите ответа, откуда вам будет знать, что делать дальше?

– О, в добрый час! Вот теперь я вас люблю, графиня.

– Неужто? – отозвалась она с лукавой улыбкой.

Он сел, взял перо и начал писать. У г-на де Рогана было и красноречие, и легкость стиля, и все же он изорвал два листа, прежде чем остался доволен написанным.

– Если так пойдет и дальше, – заметила Жанна, – вы никогда не кончите.

– Видите ли, графиня, я опасаюсь переполняющей меня нежности – как бы она не утомила королеву.

– Ну, – с иронией в голосе возразила Жанна, – если вы напишете со всей дипломатичностью, то и ответ получите уклончивый. Дело ваше.

– Да, правда: вы истинная женщина, вы наделены и умом, и сердцем. Погодите, графиня, к чему нам скрытничать с вами – вы ведь и так знаете нашу тайну?

– В самом деле, – улыбнулась она, – какие уж тут секреты.

– Читайте поверх моего плеча; я буду писать, а вы сразу читайте; поймите, у меня горит сердце и перо вот-вот прожжет бумагу.

Кардинал принялся писать, из-под его пера вышло такое пламенное и сумасбродное послание, изобилующее любовными упреками и опасными признаниями, что Жанна, читавшая слово за словом, сказала себе, когда он кончил и поставил подпись: «Я не отважилась бы продиктовать ему то, что он написал».

Кардинал перечел и спросил Жанну:

– Так будет хорошо?

– Если она любит вас, – отвечала предательница, – завтра вы об этом узнаете; а теперь успокойтесь.

– Да, я успокоюсь – до завтра.

– Большего я и не прошу, монсеньор.

Она взяла запечатанное письмо, позволила монсеньору расцеловать себя в оба глаза и к вечеру вернулась домой.

Дома она разделась, освежилась и стала размышлять.

Дела шли именно так, как она наметила.

Еще два шага – и она у цели.

Кто из двоих мог оказаться для нее лучшим прикрытием – королева или кардинал?

После сегодняшнего письма кардинал не посмеет обвинить графиню де Ламотт, когда она рано или поздно заставит его уплатить за ожерелье.

Если допустить, что кардинал с королевой встретятся и объяснятся, разве они посмеют погубить графиню де Ламотт – обладательницу столь постыдной тайны?