Ожерелье королевы

– Господин де Шарни, вы считаете меня виновной.

– Ваше величество!..

– Господин де Шарни, вы поверили словам кардинала.

– Ваше величество!..

– Господин де Шарни, я настаиваю, чтобы вы сказали, что вы думаете о поведении господина де Рогана.

– Должен признаться, сударыня, кардинал де Роган не показался мне ни сумасшедшим, хоть вы его в этом упрекнули, ни слабым человеком, хоть его можно было заподозрить в слабости; это человек, убежденный в своей правоте, человек, который любил вас и любит; ныне он стал жертвой ошибки, которая приведет его к падению, а вас…

– Меня?

– Вас, государыня, к неизбежному позору.

– Силы небесные!

– Передо мной встает угрожающий призрак гнусной графини де Ламотт, которая исчезла как раз тогда, когда ее свидетельство могло бы вернуть нам все – покой, честь, безопасность на будущее. Эта женщина – ваш злой гений, она бич королевства; вы неосторожно посвятили ее в свои секреты, возможно, даже в самые сокровенные тайны…

– Какие у меня секреты, какие тайны, сударь, о чем вы? – воскликнула королева.

– Ваше величество, кардинал ясно сказал вам и привел доказательства тому, что вы сговорились с ним о покупке ожерелья.

– Ах, вы вновь возвращаетесь к этому, господин де Щарни, – краснея, произнесла королева.

– Простите, простите! Сами видите, я далеко не так великодушен, как вы; и впрямь, я недостоин того, чтобы вы посвящали меня в свои думы. Пытаясь вас смягчить, я лишь гневлю вас.

– Постойте, сударь, – возразила королева, вновь обретя гордость и загораясь гневом, – то, чему верит король, может принять на веру кто угодно; с друзьями я не более сговорчива, чем с супругом. По – моему, мужчина не может любить женщину и искать с нею встреч, коль скоро он не питает к ней уважения. Я не о вас толкую, сударь, – поспешно добавила она, – ведь я не женщина, я королева, и вы для меня не мужчина – вы мой судья.

Шарни склонился в таком низком поклоне, что королеве ничего не оставалось, как удовольствоваться этим изъявлением смирения со стороны своего верного подданного.

– Я советовала вам, – внезапно сказала она, – оставаться в вашем мнении; это было мудрым решением. Вдали от двора, который претит вашим привычкам, вашей прямоте, вашей неопытности, – уж позвольте мне сказать, – так вот, вдали от двора вы бы лучше сумели оценить актеров, играющих свои роли на этой сцене; нужно сохранять оптическую иллюзию, господин де Шарни: перед толпой нельзя обойтись без румян и котурнов. Я слишком снисходительная королева: с теми, кто меня любил, я пренебрегала поддержанием своего королевского величия во всем его блеске. Ах, господин де Шарни, сияние, которое распространяет корона над челом королевы, лишает ее стыдливости, мягкости, ума, а главное, сердца. Ведь она королева, сударь, она властвует надо всеми – зачем ей, чтобы ее любили?

– Я не в силах высказать, государыня, – отвечал Шарни, – какую боль мне причиняет суровость вашего величества. Я мог позабыть, что вы моя королева, но, отдайте мне справедливость, я никогда не забывал, что вы более всех женщин достойны моего уважения и…

– Не продолжайте, я не выпрашиваю милостыню. Да, я говорила, что вам необходимо удалиться. Что-то подсказывало мне: ваше имя окажется замешано в эту историю.

– Сударыня, этого не может быть!

– Вы говорите – не может быть! Да вы только подумайте, каким могуществом обладают те, кто вот уже полгода играет моей репутацией, моей жизнью; разве вы сами не признали, что кардинал убежден в своей правоте, что он действует под влиянием ошибки, в которую его ввели! Те, кто внушает ему подобные убеждения, кто вводит его в подобные ошибки, способны доказать вам, что вы дурной подданный вашего короля и что дружба с вами меня порочит. Кто так ловко выдумывает ложь, те легко обнаружат правду! Не теряйте времени, над вами нависла страшная опасность; удалитесь в ваши земли, избегите скандала, что последует за судебным разбирательством, которое надо мной учинят: я не желаю увлечь вас за собой в бездну, не желаю губить вашу судьбу. Я, слава Богу, ни в чем не виновата и сильна, мне не в чем себя упрекнуть; если понадобится, я готова обнажить грудь, чтобы доказать недругам чистоту моего сердца; я им не поддамся. А для вас это обернется крахом, клеветой, быть может, даже тюрьмой; заберите деньги, которые вы так великодушно мне предложили; верьте, что ни одно благородное движение вашей души не укрылось от меня; что ни одно ваше сомнение меня не оскорбило, ни одно страдание ваше не оставило меня равнодушной; ступайте же и поищите в других краях то, чего не может ныне подарить вам королева Франции: веру, надежду, счастье. Я полагаю, пройдет две недели, пока Париж узнает об аресте кардинала, пока соберется парламент, пока будут выслушаны все свидетельства. Ступайте! У вашего дяди наготове два корабля, в Шербуре, и Нанте, выберите один из них, но расстаньтесь со мной. Я приношу несчастье, оставьте меня. Я в этой жизни дорожила только одним, теперь, лишившись этого, я погибла.