Ожерелья Джехангира

Прыжки больше не повторялись. В глазах переливалась непроницаемая волнистая рябь света и тени. И вдруг в пестрой глубине колыхнулось что-то бурое. Непроницаемая рябь расплылась, возникли смутные очертания громадной рыбины. Я протер кулаками утомившиеся от долгого напряжения глаза, но, когда взглянул снова, игривая кисея ряби заслонила все, только киль хвоста колыхался, как бурые водоросли. Долго-долго пришлось смотреть в воду — кисея растаяла, и я опять увидел на том же месте тайменя. Он был больше полутора метров. На спину его падала принесенная течением галька, а он лишь пошевеливал хвостом.

Рядом, прижимаясь к обрывистой скале, сновали стайки мелких сигов и хариусов. Они скакали вверх, пытаясь преодолеть отвесную двухметровую водяную стену, но не могли. Навстречу им из-под брызгающего веера раскрывалась широкая перламутровая пасть, и сбиваемая струями рыбешка попадала прямо в зубы. Подплывали новые стайки и тоже исчезали в белой пасти, как в пропасти. Казалось, под струей лежало ненасытное чудовище. Все таймени отскакивали прочь от него: знать, чудовище было хозяином водопада.

Я упорно пытался поймать великана спиннингом, по блесну уносило точением к хвосту. Несколько зорь охотился за этим хитрецом, ожидая, когда же он покинет свою удобную позицию, соблазнится игрой блесны, но, увы, так и не дождался. Таймень лежал под струей и знал одно — подставлять пасть под сбиваемую рыбешку.

Конечно, его можно было застрелить из карабина или оглушить взрывчаткой. Здесь, в полярной глуши, никто не поймал бы на месте преступления. Но такая победа не доставила бы мне радости.

Через несколько дней мы навьючили оленей походными пожитками, и длинный, вытянувшийся, как поезд, аргиш, понукаемый гортанными криками каюров, пошел к дальним синим вершинам плоскогорья.

Лихая «тройка»

Полевая жизнь не балует геологов развлечениями. У нас не было ни газет, ни книг. Даже радиоприемник пришлось оставить на базе экспедиции: оленей так измучили кровососы, что они еле-еле могли поднять чахленькие вьючные сумы с продуктами, и уж, конечно, о каком-то второстепенном грузе не могло быть и речи.

В лагерь мы наведывались, чтобы только переспать, а так с утра до ночи бродили по горам, преследуемые вихрями мошкары.

Нелегко достается хлеб геологам! Приходится не только работать головой, разгадывая запутанные тайны природы, но и почти ежедневно проходить по пятнадцать-двадцать километров нередко по таким кручам да болотам, куда даже звери боятся заглядывать. Естественно, походы очень утомляют, особенно когда комары не дают дышать, когда питаешься черствыми сухарями да консервами, когда спишь на ветках, в тесном собачьем мешке, и нет, кроме работы, никакой радости, никакой отдушины.

Мне снова начали сниться речные великаны. Товарищи тоже стали частенько вспоминать про ночной рыбацкий пир у костра. И вот наконец наступил желанный день. Начальник партии отдал приказ двигаться к верховью Горбиачина.

«Будут ли там таймени?» — с тревогой гадал я. Олснегоа Кельмагер сказал, что будут, что там есть «круглая яма», где он еще мальчиком, лет сорок назад, когда пас с дедом оленье стадо, ловил тайменей ременными петлями. Он обещал привести нас как раз к этой яме. Мы согласились, хоть и не поверили, что каюр сможет найти место, которое не видел столько времени.

Долгане с криками повели оленей, а мы, как муравьи, рассыпались по маршрутам. У Горбиачина, закончив съемку, я пошел туда, где намечалось поставить лагерь. Попутно решил порыбачить. Однако места были явно не тайменьи: река меланхолично журчала среди валунов или вовсе молчала, расплываясь прозрачными мелями. Вскоре начались такие заросли карликовой березы, перекрученные, перепутанные, словно рулоны колючей ржавой проволоки, что невозможно было через них ни пройти, ни проползти. Пришлось долго прокладывать тропинку охотничьим топориком. Вырвавшись из цепких когтей «зеленого плена», с радостью увидел на высоком холме знакомые чумы и вылинявшие на солнце палатки. У дымного костра среди каюров и оленей сидели, наслаждаясь чаем, Шихорина с Сафоновым.

Неподалеку поперек реки тянулась плотина ноздреватых долеритов, набуравленных камнями. Она круто обрывалась у противоположного берега, словно была отсечена густо-зеленым потоком, с неимоверным гулом мчавшимся через узкий проход. Ниже белыми бурунами вихрился котел, окаймленный серповидной россыпью галек. Очевидно, это и была «круглая яма Кельмагера».

Как только блесна завертелась, из-под плотины спокойно высунулась пасть и спокойно проглотила ее. Над ямой поднялся такой фонтан брызг и так чудно засверкал он в алых лучах заката, что Сафонов и Шихорина бросили свои кружки с чаем и, как ребятишки, помчались ко мне. Когда они подбежали, таймень перестал прыгать. Он величаво прогуливался по быстрине, а я никак не мог справиться с ним, подтянуть к берегу.

— Что же не вытаскиваешь? — азартно закричала Шихорина.

— Сил не хватает! — ответил я. — А ты его через плечо, через плечо.