Ожидающий на перекрестках

Дом виляет коридором, как собака – хвостом, и человек сначала бежит, потом – идет, потом садится и измученно приваливается к мозаичной плитке стены.

Дом что-то шепчет на ухо сидящему человеку. Человек отрицательно мотает головой.

«Я не выберу. Никогда. Я лучше сдохну, хотя вряд ли это лучше… Слушай, Дом, лучше сдохни ты, а?…

Я иду по Дому-на-Перекрестке, я ищу своего ученика, я цепляюсь за свое ускользающее имя; а Дом молча пытается растворить меня в себе. Я иду, словно продираясь сквозь паутину, а вокруг снуют тени, призраки, они липнут на плечи, мне больно отдирать их, и я скоро стану кем-то… а я не хочу…»

– Не хочу! – кричит человек, и нижняя губа его трескается, пропуская редкие капли крови.

Человек слизывает кровь языком.

В стене напротив появляется окно. За окном – город. Он неожиданно наезжает на человека, распухая глыбами крепостных стен, потом в оконном переплете проносятся улочки, площадь, базарные ряды, домишки окраины…

За окном – храм. Человек сидит на полу, и у него больше нет сил сопротивляться. Он сидит и одновременно входит в храм, и две женщины в странных одеждах ведут его куда-то вниз, почтительно потупив взгляды.

Человек чувствует, что и он сам – женщина. И понимает, что у женщины есть имя.

Имя. Варна. Предстоящая Сиаллы-Лучницы.

– Ну, хорошо, – шепчет человек окровавленным ртом. – Все равно не могу больше… давай, не стесняйся… Варна – так Варна…

Дом входит в человека.

ВАРНА-ПРЕДСТОЯЩАЯ

…ибо не может человек не верить ни во что. И течет

вера людская путями скрытыми – вера-страх, вера-любовь,

вера-ярость, обреченность, знание, боль, – сходясь на

перекрестках дорог своих. А на Перекрестке том лишь

Предстоящему видно невидимое и ведомо неведомое; и вера

войдет в него, дав Силу творить невозможное, толковать

неявленное и пророчествовать о скрытом. Укажет он тогда

людям, где возводить храмы, столицы и кладбища, и из веры

малой родится большая. И да будет вера течь через

Предстоящих, рождая сверхъестественное в делах и помыслах,

пока не встанет Предстоящий на Перекрестке и не скажет:

«Мое…»

Авэк ал-Джубб Эльри. Рага о Предстоящих.

…Палевые одеяния служительниц прошелестели по коридору, и снова воцарилась тишина. Пыльный сумрак зашевелился в углах, выгибаясь всем своим бархатным телом, облизал бронзовую чеканку двери и настороженно лег. Сумрак чуть подрагивал и искоса разглядывал женщину у порога, женщину с телом мраморной статуи работы Сэнора-Искусника – только статуи не носят легких шелковых туник и не прячут лиц под ажурной вуалью.

Женщина-статуя сделала еще один шаг, последняя ступенька послушно подставила себя под точеную ногу, и темнота мурлыкнула, впитывая неторопливую грацию чужих движений.

Две служительницы задержались у поворота, переглянулись с чисто женской завистью и удалились – даже им, старшим жрицам Темной Матери, путь на нижние храмовые уровни был заказан.

– Аум-м-м!… – громыхнул где-то вверху гонг под войлочной колотушкой немого раба.

Полночь. Пауза между прошлым и будущим.

Гостья помедлила, прежде чем взяться за дверную ручку – за металлом ощущался мощный пульсирующий Перекресток, но иной направленности, чуждой, не способной заставить трепетать чуткие ноздри Варны, Предстоящей Сиаллы-Лучницы.

Зря она согласилась на встречу… Или не зря?!

Дверь распахнулась без скрипа, и сумрак тут же просочился в аскетично убранную келью, мимоходом заглянув под вуаль гостьи. Он скользнул к низкому лакированному столику, за которым сидела хрупкая женщина в строгом глухом платье, обвил ее колени, метнулся выше и повис на узких плечах агатовой накидкой, сгущаясь полуотброшенным капюшоном.

Сидящая не шевельнулась. Веки ее дрогнули, странно сверкнуло из-под ресниц старое серебро, и вся она вдруг стала ужасающе похожа на свернувшуюся перед броском кобру. Ломкое равновесие на миг объединило обеих – женщину-змею и женщину-статую – и в келье запахло сырой после дождя землей.

– Да сопутствуют тебе Перекрестки, Лайна, Предстоящая Ахайри, Покрывала Мира! – гостья говорила положенные слова четко и размеренно, выдерживая полные ритуальные интонации. – Пусть каждый шаг твой…

– Брось, Варна, брось… к чему нам церемонии?

Хозяйка кельи слабо шевельнула рукой и еле заметно улыбнулась – так серпик нарождающегося месяца мелькает среди лиловых пятен вечернего неба.