Ожидание

– Не зайдешь ко мне? – спросила Лисса Ханну. – Завтра? В три часа?

Ханна появилась в комнате Лиссы ровно в три, держа в руках несколько увесистых книг. Уже войдя в комнату, она вежливо постучала в дверь и привычно натянула манжеты свитера на обкусанные ногти. Ханна до сих пор не смогла освоиться в университетском обществе. Поступая в университет, она рассчитывала увидеть совсем иное. Она поехала в Манчестер только потому, что не поступила в Оксфорд, а второй университет, который был у нее на примете – в Эдинбурге, – оказался переполнен. И вот она училась здесь, в университете номер три, но жила все еще дома в Бернаже. Так получалось дешевле, поскольку не приходилось платить за общежитие, да и ее родители были этому рады. Ханна старательно делала вид, что ей нравится ездить, но на самом деле заводилась от одной мысли об этом. Еще она закипала от злости, потому что на экзаменах в Оксфорде она не ответила на вопрос о «Короле Лире» Шекспира. Она злилась, потому что ее лучшая подруга Кейт в Оксфорд прошла и, вероятно, прямо сейчас едет на велосипеде по какой-нибудь красивой улице к красивой библиотеке, словом – она на пути к лучшей жизни. Ее бесило это, потому что ей не удалось поступить куда-нибудь подальше от дома, а так хотелось. Она просто закипала от ярости из-за того, что в UCAS [11] действовала такая дурацкая и сложная система. Закипала от осознания, что город, в котором она прожила всю жизнь, переполнен привилегированными студентами. В последние девять месяцев она работала барменом в студенческом буфете и, естественно, многое видела. «Забудьте о феминизме» – она могла бы написать диссертацию с таким названием. Она видела выпускников частных школ. Они носили рубашки с поднятыми воротниками, активно занимались спортом и сбивались в шумные компании. Ребят из общеобразовательных школ, которые сидели отдельно, но пасли богатеев и пили с ними на спор пиво в барах. Неудачники, демонстрировавшие свою породу как значок на груди, подавая сигнал другим неудачникам, сбиваясь в стаи. Еще были такие, как эта блондинка, к которой она сейчас пришла в комнату. Определить тип последних было тяжелее всего. А Ханна любила все классифицировать. Она видела, что эта девушка красиво говорила, но не всегда так себя вела. Ханна никогда не видела ее в студенческом союзе. Она была привлекательной, но небрежной. На утренних семинарах, например, у нее на лице часто был заметен вчерашний макияж. Кончики ее указательного и среднего пальцев были окрашены в желтый цвет, что говорило о ее привычке курить. Кажется, она почти не расчесывала волосы. Но в этой девушке было что-то, трудно поддающееся определению, что-то, чего Ханна отчаянно хотела видеть в себе.

Девушка открыла дверь, и Ханна прошла внутрь. В комнате царил полный беспорядок. Пахло сигаретами, пепельницы тут и там были переполнены. На столе стояли недопитые стаканы с водой и пустая бутылка из-под вина. Односпальная кровать застелена индийским покрывалом. На стене висел коллаж из фотографий молодых людей с преувеличенно большими зрачками. Пока ничего необычного. Но внимание Ханны привлекла другая картина, небрежно прислоненная к стене, – картина маслом, изображавшая светловолосую девушку, свернувшуюся калачиком в кресле и читающую книгу.

– Это ты? – спросила она, присев перед портретом на корточки, чтобы лучше его разглядеть.

– Да, – небрежно ответила Лисса. – Этот портрет нарисовала мама много лет назад.

– Портрет действительно хороший, – восхитилась Ханна.

Лисса сидела на кровати, удивленно наблюдая, как темноволосая девушка берет свою тетрадь, садится за стол и открывает первую из своих книг. Какие точные у нее движения, какие острые карандаши.

Учась в манчестерском университете, Лисса все яснее осознавала, что она – дочь социалиста. Она училась в школе на севере Лондона и предпочла бы тусоваться с наркоторговцем, чем с мальчиком из государственной школы. В Манчестере было слишком много прилежных мальчиков и девочек. Но стоило только поискать – и сразу обнажалась их грязная постиндустриальная сущность. Для тех, кто, как и Лисса, считал себя поклонниками танцевальной музыки, Манчестер на том этапе своей истории был, возможно, величайшим городом на Земле.

Лисса чувствовала искреннюю заинтересованность в дружбе с этой длинноволосой девушкой из-за ее манчестерского диалекта – большой редкости в университете. Ей нравилось ее серьезное, немного сердитое лицо. Ей нравилось слушать ее споры с другими студентами в семинарской группе. Лиссе в Ханне нравилась даже ее раздражительность. И, конечно же, она была заинтересована в дружбе с ней этим весенним днем, потому что надеялась, что она поможет ей получить хорошую оценку.

– Ладно, – проговорила Ханна. – «Отвращение», так «Отвращение».

– Уже его испытываю, – пробормотала Лисса.

Ханна читала, склонив голову и накручивая локоны на палец.