Ожидание

— Ещё чего! — сказал дедушка. — Тоже мне — профессию выбрал! Закончил бы, как люди, политехнический, глядишь, хоть канализацию бы на дачу провёл. А то бросаешься на людей!

Мне даже жалко дядю Владика стало. Он же учится. А бабушка с дедушкой прямо дотронуться до себя не дают. Я к дяде Владику подошла и тяну его за рукав.

— Что, Саша? — говорит дядя Владик.

Я рот пошире открыла и на него смотрю. Нет, не понимает.

— Глотать больно, — говорю я.

Дядя Владик обрадовался. Стал сразу мне шею щупать, под подбородком. «А тут? А так?» Я по очереди ему говорю: да, нет, опять да, снова нет. Чтоб ему интереснее было щупать. Потом ложкой мне в рот полез. Никакого, конечно, удовольствия, но я терплю. Пусть ему будет практика, раз все такие.

— Интересный случай, — говорит дядя Владик.

Всё-таки заинтересовался.

— Давно болит? — спрашивает.

— Ага. Уже несколько дней.

— От холодного? Или от горячего тоже?

— От всякого, — говорю я. И чувствую, как у меня в самом деле начинает в горле болеть.

— А от колючего? — говорит бабушка.

— Как это? — удивилась я.

— Да вроде ты всё утро из крыжовника не вылезала. Или мне показалось? Хруп на весь участок стоял.

— Точно, — подтвердил дедушка. — Кусты теперь голые.

— Они опять нарастут. И, к твоему сведению, крыжовник совсем не колючий! Я же не ветки ем. Что я, Мямля? Он просто лохматый и твёрдый…

— Придётся с недельку полежать, — вдруг говорит дядя Владик. — Ничего не поделаешь. Сейчас я лекарство выпишу.

— А не заразное? — беспокоится тётя Лера.

— Время покажет, — говорит дядя Владик. — Но лучше всё-таки изолировать. Можно на террасе пока её положить…

Вот это да! Я его пожалела, а он меня изолировать хочет. Я как закричу:

— Уже не болит!

— Так сразу? — удивляется дядя Владик. — Я, конечно, способный врач. Но чтобы до такой степени… Нет, не может быть.

— Может, — говорю я. — Ты посмотрел — и уже прошло.

— И глотать не больно? — сомневается дядя Владик.

— Нисколько!

— И холодное? И даже горячее?

— Какое хочешь! И колючее! И зелёное!

— А лимонад можешь? — говорит бабушка.

— Ещё как, — говорю я. — Прямо из бутылки могу!

— Вот и хорошо, — смеётся бабушка. — Сейчас за лимонадом пойдём. Я утром забыла купить. Кто со мной?

— Я! Я! Я! — кричат все мои братья.

Алёша книжку закрыл и уже вскочил. Андрюша ножик бросил. Он пилил этажерку. Ему интересно, как книжки рухнут. Это будет взрыв. Но он перепилить не успел, мы бы услышали. И Серёжа отложил ножницы. Он коня вырезал из бабушкиной шляпы. Но шляпа фетровая! Серёжа только морду успел пока вырезать. Эта морда сейчас смеётся. А Серёжа уже устал вырезать. Он рад за лимонадом пойти. И даже Всеволод хочет, хоть он и занят. Он тащит Ардальона за шею и мяукает, чтобы Ардальон думал, будто его несёт мама-кошка. Ардальон почему-то молчит. Может, верит, что его и вправду мама несёт? Но скорее всего, ему просто нравится младший брат Всеволод.

Всеволод многим нравится. Взрослые мимо него пройти не могут: «Ах, какой мальчик хорошенький! Просто картинка!» И остановятся. И присядут на корточки. Прямо оторваться не могут! Всеволод сначала сердился, что его так разглядывают, а теперь привык. Только начнут: «Ах, какой…» А он уже говорит: «Два года!» Это значит — ему два года. И больше на этих взрослых даже не смотрит, будто их нет. «До чего смешной!» — смеются они. Ещё оглядываются. Зато если кто-нибудь просто так мимо Всеволода пройдёт, Всеволод сразу заметит. «Эй! — кричит. — Эй!» И уже сердится. Мол, что же это вы мимо идёте? Разве не видите? Я стою! Такой мальчик хорошенький, кудрявый, глаза голубые — прямо картинка…

Тётя Лера беспокоится, как бы ей Всеволода не испортили. Может, уже испортили? Всеволода просто от зеркала не оттащишь. Что он там видит?

— Зюку, — смеётся бабушка. — Кого же ещё?

У бабушки был в эвакуации поросёнок — Зюка. Бабушка, когда его покупала, надеялась, что он вырастет и всей семье будет мясо на зиму. Бабушка его мыла в корыте. А Зюка хрюкал и на бок валился — так ему нравилось мыться. Он даже мыло любил. Бабушка мыло на табуретке забудет, а Зюка уже съел. И не болел совершенно! Наоборот — такой сильный сделался. Гладкий! Мой папа в санки его запряжёт и едет на Зюке в школу. Так Зюка вырос!

Соседка бабушке говорит: «Уже можно резать». А Зюка подошёл, нос бабушке в юбку сунул и обслюнявил всю юбку. А юбка новая была, бабушка её только-только из платья перешила. Тут бабушка поняла, что зря она на Зюку надеялась. Никакого мяса не будет семье! Ведь бабушка своего Зюку не сможет есть. И мой папа не сможет. И дядя Гена. «Глупость какая, — удивилась соседка. — Ну так продай на вес. И без вас съедят, раз вы такие нежные!»