Ожидание

– Перестань! У тебя была семья, которую ты разрушила. Я не знаю, сумеешь ли ты когда-нибудь восстановить прежние отношения с Виталиком, мамой, Кристиной, но сейчас это и не главное. Сейчас главное, чтобы Лева пришел в себя. А для этого ему нужна мать. Пусть даже он не сможет тебя увидеть и услышать.

Сонины слова сыпались внутрь маленькими острыми камнями. И тут же рассыпа́лись на мелкие крупинки, складывались в тонкие узоры воспоминаний о прежней жизни.

Уличные звуки и образы постепенно начали возвращаться. Сначала обрывками, лохмотьями, затем потекли оглушительным пестрым потоком. Но при этом стали какими-то декоративными, неживыми – не несущими жизнь.

– Скажи, как ты меня нашла? – спросила Саша, глядя на бумажную оранжевую салфетку, лениво кружащую по асфальту. – Я уже поняла, что вы все легко догадались, что я в Анимии. Но все-таки это не крошечный городок… Откуда ты знала, что я буду именно здесь, именно в это время? Ты так уверенно сюда шла.

– Ну да, если бы ты не заблокировала мой номер, было бы чуточку проще. Но в принципе и так было понятно, где тебя искать.

– Понятно?

– Ну конечно. Где еще, если не на площади с гребаным павлином? Ты же всегда мечтала проводить тут свободное время в раздумьях о вечном и прекрасном. Разве не так?

Саша вздрогнула. Медленно обернулась и поняла, что за ее спиной действительно вокзальная площадь, охристо-терракотовое здание со стеклянной куполообразной крышей. И фонтан в виде райского павлина. Саша пришла сюда безотчетно, на автомате. Как будто на зов своей умирающей негромкой мечты. Пришла, остановилась и машинально села. Ее словно притянуло к вокзалу, к городским воротам. Но Сашина душевная изнанка – усталая, заскорузлая, шершавая, точно старая мозоль, – уже не воспринимала это место, не чувствовала его живительной, почти магической энергии.

– Да, кажется, так…

– Ну вот. Вообще я приехала позавчера вечером. Ждала тебя весь вчерашний день. И сегодня с раннего утра часов до четырех. Потом уходила отдохнуть. Я ведь тоже человек, не робот как бы. И вот вернулась, а ты уже тут как тут.

Образы снующих мимо людей казались Саше будто недописанными, недовершенными. С размытыми контурами, с недостающими штрихами. Да и собственное тело Саша вдруг ощутила каким-то неполноценным, неоконченным, словно эскизным. Жалкий бледный набросок, которому не хватает живости. Не хватает души. Не хватает самой Саши. Ломкие кости, выцветшие краски, улетучившийся запах молодости. Окаменелость тела ушла, и теперь чувствовалась эта незаполненная ущербная оболочка.

Саше в последние два года так хотелось избавиться от своего тела, а теперь получается, что тело осталось – пусть даже сделавшись совсем хлипким, – а Саши в нем как будто больше нет. Как будто кто-то неживой поселился внутри ее тела и избавился от нее самой.

– Ты считаешь меня бездушной эгоисткой? – спросила Саша, глядя вдаль.

Уже назревали сумерки. Пространство вокруг начало пропитываться легкой молочной мутью. Над домами в конце Центральной улицы все четче вырисовывалась продолговатая закатная рана.

Соня вздохнула. Задумчиво посмотрела наверх. Куда-то туда, где огромный платан тянулся к вечереющему небу, расходясь все более тонкими ветвями. Словно стремясь совсем истончиться, истаять, слиться с сумерками.

– Я считаю твой поступок ужасным. Да. Эгоистичным и очень инфантильным. Ты не имела права уезжать.

– Но ведь у меня всего одна жизнь. Почему я не имею права прожить ее так, как мечтала?

Саша чувствовала себя измученной, полностью высохшей изнутри. И ей казалось, что солнечная кровь на далекой закатной ране тоже засохшая – как у нее в жилах.

– Потому что мы не всегда можем делать то, что хотим. Тебе тридцать восемь лет, Сашенька Есипова, пора бы это понять.

– Мы сами решаем, что можем, а чего не можем.

– Ну о чем ты говоришь? В твоих обстоятельствах уже ни о каком «сами решаем» речи не идет. Ты прежде всего мать. И дорога ко всем юношеским мечтам для тебя навсегда отрезана, понимаешь? Да и зачем, зачем, скажи, тебе этот вокзал, этот грязный чужой город? – Соня обвела рукой площадь. – Ведь у тебя же есть свое, родное. Есть семья. Есть ребенок, плоть от плоти, твое продолжение.

– Да нет, нет, нет у меня никакого продолжения! – внезапно закричала Саша.

И наконец заплакала. Лопнула внутри себя, и то, что болело в последние месяцы, брызнуло и хлынуло наружу.

– Ну как это нет? Лева – твой сын, он существует.

– Я не хотела, чтобы он был… – прошептала Саша сквозь слезы.

– Но он есть. А ты упорно отрицаешь действительность. До сих пор. Ну окей, у тебя не появились к нему материнские чувства. Он не входил в твои планы. С самого рождения Лева был тебе в тягость. Но раз уж ты взялась его растить, раз уж не сделала аборт и не оставила его в больнице, то ты должна была быть с ним рядом, а не сбегать от него. Ведь он же успел к тебе привязаться. Конечно, то, что я сейчас скажу, ужасно, но если ты с самого начала настолько не хотела быть его матерью, то почему не написала отказ?