Ожидание

Выглядела Соня умиротворенно-радостной – особенно во время беременностей. Вокруг нее словно образовывалось плотное теплое сияние, и она безмятежно в нем расхаживала, жизнерадостно перекатывалась, будто лопающийся от спелости солнечный персик. Да и после родов она еще какое-то время сохраняла эту сочную полнокровную витальность. Ходила располневшая, наливная, словно беременная собою, не помещающаяся в собственном теле.

Саша иногда спрашивала себя: действительно ли Соня так довольна жизнью, как кажется? Действительно ли нисколько не жалеет о сделанном когда-то жизненном выборе? Весьма сомнительном выборе в пользу рутинной успокоенности. Неужели все ее амбиции хранятся на свалке памяти? Или все же где-то под сердцем порой подгнивает чувство неудовлетворенности? И внимательно глядя в Сонины лучезарные, ярко накрашенные глаза, всякий раз отвечала себе: нет, не жалеет. Ее мечта действительно осталась за пределами чувств, одиноко простаивала в прошлом, будто заброшенный цех, заросший огромными дикими лопухами.

Боря за эти годы переехал в Москву и сумел открыть там собственную консалтинговую компанию. Вырастить, поставить на ноги свою здоровую, крепкую юридическую мечту. Сплести вокруг себя добротную жизненную ткань. Саша отвозила к нему Кристину на школьные каникулы, а раз в год он сам приезжал в Тушинск – в недельный отпуск. Останавливался в родительской уютно-старомодной квартире, тепло пахнущей свежими сырниками, и забирал к себе дочь на все время пребывания.

Крепкую семейную жизнь – без вторжения странных подростковых причуд и фантазий – Боря тоже устроил. Спустя два года после переезда в Москву женился на серьезной девушке Свете – выпускнице архитектурно-дизайнерского колледжа. Саша видела ее мельком несколько раз: миниатюрная, холеная, изящная. С миловидным, чуть розоватым личиком, густо усеянным веснушками, словно перепелиное яйцо. У них с Борей родилась дочь Олеся, которая с ранних лет очень привязалась к единокровной сестре. Называла ее моя Крис, обнимала липкими шоколадными ручонками, не давала ей прохода, пересказывала содержание мультиков и секреты всех своих детсадовских подруг. Долго и безутешно плакала всякий раз, когда приходило время расставания.

– Мам, она такая классная, такая забавная, – рассказывала по возвращении Кристина, выкладывая из чемодана новые брендовые футболки и джинсы, купленные отцом. – Берет у Светы из тарелки кусок чизкейка и говорит: «Я доем твое пирожное, чтобы ты, мамочка, случайно не подавилась». Мы все смеемся, а она совсем так по-взрослому пожимает плечами, типа, ну не хотите моей заботы – как хотите.

Сашу немного мучила затаенная обида от осознания того, что Боря мог переехать и начать жизнь с беззаботно чистого листа. А она нет. Она не могла так просто взять и отправиться с ребенком к своей мечте – без приглашения на работу и хоть каких-то жизненных гарантий. Не могла уехать с маленькой дочкой в чужой далекий город – хоть и горячо желанный, но все-таки незнакомый в реальности. Будь Саша одна, без Кристины, она, наверное, в конечном итоге так бы и поступила: не найдя выхода на Анимию через тушинские агентства, отправилась бы в туманную будоражащую неизвестность, искала бы возможность стать привратницей уже на месте. Но с дочерью на руках это было немыслимо.

И, слыша от Кристины о налаженной жизни отца, Саша всякий раз щупала корочку на старой ране своей невольной обиды. Приподнимала ее у края, легонько нажимала – до первой боли, чувствовала, как вытекает из-под нее теплая капля. И лишь безусловная любовь к дочери не давала этой ране загноиться.

В отличие от бывшего мужа, Саша серьезных отношений больше не строила. Не стремилась строить. После неудачного брака с Борей она не питала иллюзий, что кто-то захочет последовать за ней в ее негромкую мечту, оставив в Тушинске собственную. Согласится разделить ее своеобразную анимийскую бытность. Скорее всего, этот кто-то сочтет, что следовать за ним полагается Саше. Что это она должна раствориться в его жизненных планах, влиться без остатка в его мечты – маскулинные, главенствующие, первостепенные. Врасти в его действительность всей свой податливой женской сущностью. Смотреть на мир вокруг его глазами.

Сашу не слишком огорчало, что в ее жизни нет настоящей, большой любви. Внимательно вслушиваясь в себя, она ясно чувствовала, что ей эта большая любовь не нужна. Что без глубокой душевной привязанности к мужчине ей будет гораздо проще. Саша не желала связывать себя тугими нелепыми обещаниями, неизбежно ведущими к тупику, к ядовитой горечи разочарований. И уж тем более она не хотела заводить еще детей, брать на себя ответственность за новые жизни.

Все ее отношения за эти годы сводились к непродолжительным и не слишком бурным романам, похожим на кардиограмму здорового сердца – повторяющийся орнамент из умеренных подъемов и спадов. И все Сашины чувства оставались в пределах скользящих легковесных увлечений, никак не затрагивающих глубинные душевные слои.