Ожидание

Сидя у автобусного окна, Саша все еще слегка дрожала. Вокруг вполголоса переговаривались сонные промокшие пассажиры; откуда-то сзади слышался тонкий взволнованный голосок ребенка – неразличимые детские слова безостановочно лились по салону. Саша то и дело проваливалась в глубокую оцепенелую задумчивость, из которой, правда, не складывалось ни одной отчетливо-ясной мысли. Затем вздрагивала, как бы выскальзывала из забытья и принималась беспокойно вглядываться в заоконное мельканье темноты, боясь пропустить свою остановку. Нужной остановки все не было, автобус ехал и ехал сквозь беспредельный дождливый вечер. Окно показывало лишь расплывчато-тревожное Сашино отражение. Казалось, эта поездка в зябком салоне, пропитанном сыростью и несмолкаемым детским голосом, будет длиться вечно.

Но наконец за стеклом показался магазин EconomDaily, в котором Саша иногда покупала еду. Сквозь призрачную темноту проступило уверенное строение заправочной станции. Очертились знакомые уступы жилых домов, замелькали вечерним светом бессчетные квартирные окна, которые уже невозможно было загородить никакими отражениями. Около спящей аптеки и подсвеченной синими огоньками прачечной самообслуживания Саша вышла, и автобус тут же унесся в неизвестность чужих районов, шурша шинами и оставляя на асфальте темный мокрый след.

Дождь уже почти закончился (а возможно, в пригороде ливня и не было). С неба тянулись редкие, почти неуловимые дождевые нити, мелко рябили на фоне фонарей. Улица – поздневечерняя, немая – подрагивала, будто желе, в тонко разлитых лужах. А Саша, замерев возле прачечной, ощущая, как легкая морось чертит на ее лице холодные дорожки, вдруг осознала, что до сих пор слышит тревожный детский голос. Слезно-молящий поток невнятных, неразборчивых слов по-прежнему лился в сознание. Голосок звучал вовсе не извне, а из Сашиной сердцевины, из спутанных, не до конца оформившихся мыслей, из беспокойно стучащей груди. Сдавливал щемящей сырой тоской – бессилия, необратимости, вины. И под тяжестью этой тоски Саша побрела в сторону дома, с трудом вытаскивая ноги из глубокой влажной черноты тротуара.

* * *

Но в целом дни проходили рутинно и ровно. Без странных встреч и тревожных потрясений. Гладкими круглыми боками прокатывались по анимийскому небосводу и беспрепятственно исчезали в потоке времени. В темном окне с гремящими товарными поездами.

В свои редкие выходные Саша старалась как можно больше гулять по городу. В начале августа она наконец выбралась в исторический центр. Заглянула в Морской музей, поднялась на колокольню собора Мизерикордия, неторопливо прошлась по гулким прохладным залам Анимийской художественной галереи. Немного постояла на смотровой площадке Окулус Матрис, наблюдая сверху за кипучей суетливой жизнью порта. А вечер провела на безлюдном пляже – далеко от шумного постылого бара. Пила холодный чай и смотрела на сизую рыбу облака, медленно плывущую по желтоватой небесной реке – в сторону закатного солнца. Рыба разевала пасть, словно стремясь проглотить охристый влажный шар. Но проглотить она так и не успела: солнце безболезненно стекло за линию горизонта. Вместе с безличным, поверхностным, совершенно шаблонным туристическим выходным, не принесшим глубокой радости.

Анимией и ее живописными пригородами Саша любовалась пристально, жадно. С отчаянной остротой. Каждый раз думала, что ей даровано лишь это мгновение, лишь один-единственный красочный кадр вырван для нее из черноты небытия, а что будет дальше – неизвестно. Никакого другого мгновения красоты ей не обещано. И каждый раз Саше хотелось вместить в себя развернувшийся впереди прекрасный вид. Но ни один вид в нее не вмещался. Внутри себя Саша была слишком тесной, слишком ломкой и чахлой для просторных анимийских пейзажей. И она продолжала любоваться с болью этого смутного осознания. Словно ощущая чужую неприступную красоту через саднящую содранную кожу.

А еще Саше казалось, что город все никак не собирается в единое пространство. Не складывается во что-то понятное, целостное. Даже после того, как она стала без карты ориентироваться во всех основных районах, чудесная Анимия продолжала быть для нее отдельными, не подходящими друг другу частями пазла. Возможно, из-за этого Сашу не покидало чувство некоего упущения реальности. Как будто что-то важное стремительно проносилось мимо, словно смазанные лица дорогих людей (Кристины? Отца?) за окном скоростного поезда. И, скользя по своей рутинной обыденности, она то и дело пыталась всматриваться в мелькающие на периферии образы. Пыталась разглядеть их в деталях и найти недостающие фрагменты пазла, чтобы все вокруг сложилось, стало ясным и прочным.