Ожидание футбола

«НУ ХОРОШО, БОРЕМСЯ МЫ С ГРУБОЙ ИГРОЙ, А ПРИСМОТРИТЕСЬ К ИНОСТРАНЦАМ: БЕЗ КОНЦА «ВРЕЗАЮТ», А СУДЬИ НИ ГУГУ. НАШИ ТАК НЕ УМЕЮТ, НАРЫВАЮТСЯ И ПРОИГРЫВАЮТ…»

С одной стороны, принципиальное неприятие грубости, требование строжайших мер наказания. С другой – вроде бы практичный взгляд на вещи, перефразированное – «с волками жить, по-волчьи выть».

Как-то так уж получилось, но второе высказывание мне приходилось слышать преимущественно от людей, в игре не участвующих, но от нее зависящих и ею повелевающих и потому готовых на многое закрыть глаза, лишь бы была победа. Эти люди, как им кажется, стараются внести в футбол, так сказать, взгляд сверху, они «обобщают наблюдения и приходят к определенным выводам». Беда в том, что наблюдения их подчас нашептаны односторонними подслеповатыми симпатиями, а выводы безудержно воинственны, горячи и нетерпеливы. Разговор об «ответных, необходимых» мерах в единоборствах закипает обычно после поражений наших футболистов на международной арене. С досады. Сгоряча. От неумения смело взглянуть в прямое зеркало.

Раньше всего зададимся вопросом: с изменением облика игры не должно ли измениться и наше представление о приемах?

Грубияны были всегда. Как и хулиганье вне поля. Футбол воспитывает, но и он зависим от того воспитания, которое получают молодые люди вне стадиона. Нет основания выделять футбол в изолированную сферу. Что его действительно выделяет, так это публичность, это крупный план, который ему предоставило телевидение, и отсюда повышенная чувствительность, страстная реакция бессчетной аудитории.

Влияет и резкий контраст: футболистов хотят видеть героями, недаром же они такие знаменитости, что и орденами их награждают, и фотографии их без конца печатают в газетах; а тут вдруг – подножка, удар по ногам, толчок, после которого человек летит на землю. Тем, кто не играл в футбол, все это напоминает наглое озорство парней из подворотни.

Намеренно и зло били Григория Федотова и Всеволода Боброва. Во время матча ветеранов Бобров, которому было под пятьдесят, откровенно лягнул одного ленинградца, а когда ему сказали: «Что ты делаешь?», вскинулся: «Забыли, что он со мной творил в сорок восьмом?!» Не стирается обида за намеренную грубость. И понять это можно, ведь тот человек, как на большой дороге, готов был вывести игрока из строя любым способом, хоть бы и оставив на всю жизнь инвалидом.

Мне рассказывали, что, когда готовились играть против команды, где был Пеле, один хавбек, крайне возбужденный тщательнейшим планом «изоляции» уникального бразильца, вдруг воскликнул: «Если надо, я его уничтожу…» Футболиста пришлось утихомиривать во избежание неприятностей. Помню, я смеялся, считая это анекдотом, хотя хавбек и слыл грубоватым. А спустя какое-то время за хулиганские деяния вне футбольного поля он был осужден, и я понял, что человек этот не шутил.

Еще не научились наказывать такой разбой, никого, насколько я помню, не изгнали из футбола навечно. Единственно, что в наших силах, – это карать разбойников тем, что имена их не принято вспоминать в порядочной компании. А вообще говоря, черный список мог бы и существовать в назидание.

Всегда находились люди либо дремучие, либо трусливо-подлые, либо злобные, которым ничего не стоило для устрашения, для игровой выгоды, а то и от бессилия ударить товарища по футболу. Чего только не придумано в оправдание таким людям. И игра «на грани фола» (никто не ведает, что это за грань), и «жесткая игра» (кто ее отличит от грубости?), и «боевой темперамент» (как будто поверженным от этого легче), и «бескомпромиссность схватки» (точнее, бессовестность). Словом, маскировочной одежды изготовлено с избытком. И вся-то она для «нашей команды, наших мальчиков», а вот с других, чужих, надобно беспощадно срывать камуфляж, их – на чистую воду. Много, чересчур много развелось служителей разных команд, хоть особые погоны для каждых заводи, и маловато тех, кто имеет мужество служить футболу в целом, кто отдает себе отчет в том, что милостивые уступки одной команде неизбежно подтачивают здание игры.

Расхожая версия, что все другие команды «вставляют», а «наша» не умеет, она, дескать, благородная, невинная и страдающая, рождается из мелкопохместного мышления. Эта версия вовсе не невинного свойства, она слепа, настырна и драчлива, из-за нее затеваются конфликты и глупые тяжбы в руководящих футбольных учреждениях, это она провоцирует буйные головы протестовать по любому пустячному поводу, что делает иные стадионы просто опасными.

Однако вернемся к поставленному выше вопросу о возможности изменений в наших представлениях о грубых приемах.

Я не располагаю данными о том, больше ли, чем прежде, ломают сейчас ног, ребер, ключиц, больше ли разрывов мышц, содранной кожи и тому подобного. О таких вещах не годится судить на глазок.