Ожидание обезьян

— Мембрана из бифштекса?.. Ха-ха. Нет заповеди «не ешь», есть заповедь «не убий».. Почему число заповедей не соответствует числу смертных грехов?..

— Если это чревоугодие, если ты торчишь на этом мясе, только тогда это смертный грех… Надо страстно хотеть съесть человека!

— Чревоугодие — это не гурманство…

— Человек как башня… Недаром прямоходящий, вертикальный… Зверь — тот всегда очи долу… Башня же у нас — с дырами, рот, нос, глаза, уши, прочее… Семь дыр для семи грехов… Дыры вооружены мембранами… Заповеди, запреты, табу, целомудрие… Если мембрана прорвана, человек разгерметизирован — в дыру свободно входит искушение, грех, зло, дьявол… Вот именно он штурмует… Тараны, приставные лестницы… Поджог… Человек возгорается изнутри… Пожар… Башня пылает… Из окон и бойниц сыплются искры и вырывается пламя… У Брейгеля эти башни, у Босха… сколько хотите…

— Соответствует ли количество дыр числу грехов?

— Если считать пару за единицу, то — шесть. А грехов — семь.

— В глазах нет дыр.

— В детстве я был уверен, что зрачок — дырочка, даже пробовал перед зеркалом иголочку туда ввести…

— Ну и как?

— Побоялся. В зеркале все наоборот.

— Человек несовершенен, потому что должен себя совершить. Сам. С Божьей помощью, конечно. Это не приговор — быть человеком, а назначение.

— Не хотите же вы сказать, что человек — это профессия?

— Именно что хочу.

— Профессия… назначение… башня… еще скажите, скудель греха. Дыры… Прав доктор, червь изобрел наше тело.

— Я раб — я царь, я червь — я бог!..

— Дыры же — две. В одну входит, в другую выходит.

— Человека же два… Един был мытарь, а другий фарисей…

— Вы фарисей, Павел Петрович!

— Это я-то?! Да кто больше мытарствовал моего!..

— Это все равно, в какую дыру вам гордыня залетит. Нечем хвастаться. Нынче фарисей куда больше мытарь, чем вы. Фарисей стал мытарем, а мытарь — фарисеем.

— Два человека вошли в храм…

— И оба не вышли.

— Нет, именно оба вышли. Два мытаря вошли в храм, а два фарисея вышли.

— И получился Прометей!

— Не Прометей, а Данко. Прометей был до Рождества Христова.

— А пошли бы вы… со своим прогрессом! Колесо, огонь, рычаг… Рабство вот единственное изобретение человека.

— Прометей изобрел не огонь, а самогонный аппарат. Поэтому у него были нелады с печенью. Цирроз — в переводе «орел».

— С какого?.

— С медицинского.

— «Сидеть орлом» — оттуда же?

— Не исключено. Пьянство — это чревоугодие?

— Спорный вопрос. «Ешьте, пейте. Это тело Мое и кровь Моя»… Кто сказал?

— С одной стороны…

— С одной стороны не бывает. Дыры же — две…

— Только одна сторона и есть. Как там? «Пока не станет живое мертвым, а мертвое живым»…

— Внешнее — внутренним, а внутреннее — внешним…

— Мужчина — женщиной, а женщина — мужчиной…

— И это уже было?..

— А как же. Все — было. Это вам только кажется, что вы выворачиваетесь наизнанку, — не видать вам Царствия Небесного как своих ушей!

— Ухо-то хоть — дырка?

— Молотите черт знает что, а сами отняли мясо у детей, вино у стариков, а фрукты у обезьян!.. И Бога своего вы съели.

— То есть как — съели?

— Буквально. Как тело. Он опустился, и вы Его съели.

— Заткнешься ли ты наконец?!

— Съели! съели!

— Не богохульствуй, дурак!

— Фарисей! Ненавижу…

Я рванул за НИМ. ОН ломился сквозь кусты с треском зверя, уходящего от погони. Крупный экземпляр, однако… Вдруг стихло, стемнело, на четвереньках я шарил вокруг, словно очки потерял. Вдруг слышу…

На четвереньках, всхлипывая, некрасиво отставив задницу, уткнувшись мордой в прелую листву…

— Господи! если я формула, то проклинаю Тебя, чтобы продолжать верить в Тебя.

— Господи! если Тебя нет, то проклинаю Тебя, чтобы Ты был хотя бы в проклятии моем.

— Господи! если Ты есть и я не формула, то не слишком ли это много для счастья?..

«Все именно тогда произошло…» — вспомнил я, скрипя колесами по шоссе. Пустыня продолжалась. Песок летел все крупнее и все звонче бил в стекло. И тогда, сравнивая ту тишину и эту, тот шорох опавших листьев с этим шепотом песка, то ожидание и это — и находя их одинаковыми, я понял, что я жду и чего. В моем невоенном мозгу такая догадка была ослепительной: я их так же никогда не видел на воле, танков, как и обезьян… Я понял, что передо мной по шоссе прошли танки. Это они перемолотили асфальт и подняли в небо пыль и песок…

Именно тогда все произошло. ОН порывался на тот берег с ящиком продуктов, кормить обезьян. Павел Петрович учил блевать доктора Д. Валерий Гививович обнимал Миллион Помидоров… А у меня в глазах стояла пылающая башня, из всех дыр которой вырывался огонь, и была эта башня — гостиница «Абхазия». Рукописи замечательно горят, и пожар начинается с рукописи! Особенно когда вокруг нее такая большая фанера…