Ожидатели августа

Монастырь возглавлял отец Грегорвиус, младший отпрыск благородного семейства с предгорий итальянских Альп, человек простой, старательный и недалекий, лицом несколько смахивающий на корнеплод, брюкву или репу, с благообразной светлой бородкой и столь же благообразными голубыми глазками, пустыми и честными. Честность, понимаемая им просто, как не укради и не прелюбодействуй, была его любимым словом; он не крал и не прелюбодействовал, все время радел о бытовых выгодах и удобствах монастыря, и даже завел в монастыре отдельные нужники с перегородками, что было клюнийским новшеством, введенным в аббатстве Сен Дени великим Сугерием и в Ломбардии почти неизвестным. В общем, был он дурак дураком, заправлял же всем в монастыре отец Дионисий, приставленный к Грегорвиусу императором, личность примечательная и возбуждавшая толки: сын венецианца и гречанки, родом он был из Константинополя, каким-то образом оказался в Неаполе, заслужив особое доверие императора и став его посланцем при римской курии. Затем он был послан в Ломбардию и оказался в Сантиссима Ассунта, на правах неясных, но именно своей неясностью и внушающих уважение: вечно у него были какие-то дела и какие-то посетители, он вел широкую переписку и в его ведении были библиотека, школа и вся интеллектуальная деятельность монастыря. С его же подачи в монастыре уже несколько лет проживал весьма свободно и независимо художник по имени Аньоло, в чью обязанность входило расцвечивание миниатюрами рукописей, переписанных монахами, но который также исполнял и другие заказы. В монастыре он проживал чуть ли не противозаконно, так как монахом не был и часто подолгу пропадал за его пределами. Он-то и расписывал павлинами и леопардами дворцы Фридриха, характером обладал обаятельным и непостоянным, как вода, и сам был похож на вечно струящуюся воду, завораживающую, неустойчивую и лживую, то есть с точки зрения Грегорвиуса был человеком порочным и бесчестным, однако настоятель был принужден не только его терпеть, но даже ему покровительствовать.

Все это мы знаем из документов разбирательства, случившегося в монастыре сразу после смерти Фридриха, чудом уцелевших в одном из миланских архивов. Оно было посвящено следующему событию: по заказу императора Аньоло написал образ Успения Девы Марии, выставленный в монастыре до отправки в Неаполь и привлекший внимание многих и многих. Вслух им восхищались, но даже и при жизни императора очень внятен был глухой ропот недовольства: дело в том, что у легкой стаи ангелов, возносящих крошечную душу Богоматери к небесам, к престолу Святой Троицы, как это принято в подобных изображениях, были разноцветные крылья бабочек, с узорами самыми невероятными, невиданными и неслыханными. Дионисий и его клика много говорили на своем претенциозном жаргоне о какой-то Психее, Платоне, о воспарении, о том, что латинское слово animа – душа – произошло от греческого, означающего движение воздуха, дыхание. Вся эта чушь раздражала приверженцев папы, а особенно раздражало то, что образ очень нравился прихожанам, что Дионисий разгуливал с таким видом, как будто он всех здесь умней, и высокомерно сыпал цитатами из греческих авторов, которые, между прочим, суть язычники вместе со своим Платоном, и нечего подчеркивать второстепенность латыни, а вместе с ней и всей католической веры. Так что когда кровавая комета прорезала ночное небо, у многих она вызвала вздох облегчения, хотя «не только люди пришли в ужас от сего знака роду человеческому, но и сама вселенная. И весь состав мира потрясся и содрогнулся, когда появилась комета, и было такое землетрясение, что едва не погиб город Брешиа».