Ожившая сказка

После того, как Делайла вспылила сегодня утром, увидев телефон Элли Макэндрюс на моей руке, я чувствовал облегчение от того, что она всё ещё была рада меня видеть. Но всё-таки я стёр цифры перед тем, как идти к ней. Не хочу напоминать об этом инциденте. Предупредив Джессамин, что мать Делайлы пригласила меня к ним на ужин, я взял велосипед Эдгара из гаража. Путь до дома Делайлы был короток, но он шёл в гору. Запыхавшись, я помянул добрым словом своего скакуна, Чулка, который раньше проделывал долгий путь за нас двоих.

Как только я позвонил к ним в дверь, залаяла собака. Хамфри был стражем этого дома и подарком друга миссис Макфи, доктора Дюшарма. Он был очень похож на Фрампа, что заставляло меня скучать по сказке каждый раз, когда я его видел, и я по привычке разговаривал с ним так же, как с Фрампом, словно пёс мог мне ответить.

— Добрый вечер, Хамфри, — поприветствовал я, когда мать Делайлы открыла мне дверь и оттащила его за ошейник. Я улыбнулся самой благожелательной улыбкой. Миссис Макфи потеплела ко мне за последние месяцы после побега Делайлы в Уэллфлит, но по моим ощущениям она мне всё же не доверяла.

— Здравствуйте, — произнёс я. — Рад видеть вас снова. Вы вся сияете.

Она изогнула недоверчиво бровь, но я был искренен. Мать Делайлы убирала в домах других людей, и её история напоминала мне о другой истории с полки Рапскуллио об одной юной служанке, у которой были хрустальная туфелька и чистая душа, благодаря чему принц и влюбился в неё без памяти.

— Не напускай на меня свои чары, Эдгар, — ответила миссис Макфи, отворяя дверь и впуская меня внутрь. — Как прошёл твой первый день в школе?

— Так, как мне и хотелось, — ответил я. — Жду не дождусь завтрашнего дня.

— Может, часть этой радости передастся Делайле. Думаю, последний раз она радовалась школе во втором классе, когда они все вместе ели сладости целых восемь часов в день Вилли Вонки.

На лестнице послышались шаги Делайлы, и её рука рассеянно потрепала Хамфри по голове.

— Так, ладно, мам. Если ты закончила — с меня хватит неловких положений — то мы с Эдгаром пошли учиться.

— Теперь это, значит, так называется?

Делайла закатила глаза и потащила меня к себе в комнату. Она оставила дверь чуть приоткрытой — только так я мог находиться наверху, это были условия мамы Делайлы. Когда я спросил её, почему мне не доверяют, Делайла ответила, что в нынешнее время рыцарство уже не в моде.

Я знал каждый уголок её спальни, потому что мне приходилось рисовать её, дюйм за дюймом, в мучительных попытках выбраться из книги. В сказке у Рапскуллио был волшебный мольберт, на котором он изобразил точную копию своего логова. Когда он рисовал бабочек на заднем фоне, они вдруг оживали и срывались с холста. Обманом я заставил его нарисовать комнату Делайлы, надеясь, что мне потом удастся нарисовать уже себя на мольберте и появиться в её мире. Но к несчастью, хоть я и материализовался в её трёхмерной спальне, сам я остался плоским, и нам пришлось всё начинать сначала.

Так что комнату Делайлы я знал как свои пять пальцев, ведь ранее моя жизнь зависела от этого. Тут правил розовый цвет, а на кровати было так много мягких зверюшек, что я ума не мог приложить, где же она отдыхала. Комоды её были завалены разнообразными серёжками, резинками для волос и другой мелочью. Её портреты, то одиночные, то с Джулс, то с матерью, были развешены по всей стене над изголовьем.

Я плюхнулся на кровать, придавив игрушечную панду. Делайла прилегла рядом, подперев голову рукой. Расстояние между нами было невелико, отчего делалось невыносимо.

Я приобнял её за талию и притянул ближе к себе, покрывая поцелуями её плечи, шею, подбородок. Я зарылся в её волосы; они пахли ванилью и корицей.

— А разве мы не должны учить твою химию? — прошептала Делайла.

— Должны, — я переместил Делайлу ещё ближе. Она упёрлась руками мне в грудь и накрыла мои губы своими. Наши сердца бились в унисон.

Как-то раз Орвилл сказал мне, что, когда сталкиваются звёзды, рождаются вселенные, галактики становятся ещё больше. Именно это чувство я испытывал при наших с Делайлой поцелуях — словно мир увеличивался вдвое.

В книге я мог бежать, прыгать и падать, не боясь противодействия, тогда как в этом мире мне приходилось учиться существовать с гравитацией. Но в этот момент я был благодарен ей. Я чувствовал на себе вес Делайлы от шеи до кончиков пальцев, эту приятную тяжесть, которая проникала в мои кости и давала мне опору в этом новом мире.

Но я привыкал не только к гравитации — в реальном мире мои мечты сбылись. У меня появилась свобода действий. Осознание того, что у меня есть всё — и все.

Странно, в сказках любовь всегда тороплива, она всегда спешит к самому счастливому концу, пропуская частности. Мои отношения с Делайлой развивались так же быстро, но я ничего не упускал. Я замечал, как она грызёт карандаш, когда нервничает; как она подпрыгивает при моём касании, словно её бьёт током; с какой нежностью она произносит моё имя.