Ожившие пешки (СИ)

Волшебник склонился над лежавшим незнакомцем. Тот бессмысленно шевелил руками в снегу, похоже даже не понимая, что происходит. Хельг ухватил его за одежду и рывком попробовал поднять. Незнакомец оказался на удивление лёгким. Лишившиеся внимания мага шаровые молнии с треском взорвались, разбросав белые искры. Волки испуганно отскочили под защиту пихт.

Хельг потащил спасённого ближе к коню и ученику.

— Помоги мне, идиот…

— Но конь… ваша мудрость, он сейчас вырвется… я не могу…

— Держи его.

Хотя незнакомец и был не слишком тяжёл, но пока они добрались до тропы, Хельг успел прилично запыхаться.

— А ну тихо! — цыкнул он на конька.

Тот сразу притих и с некоторым удивлением смотрел на мага. Волшебник обернулся, выясняя преследуют ли их волки. Зверей не было видно, но в ночном лесу это ни о чём не говорило.

— Помоги, я положу его на коня, — пропыхтел Хельг, пытаясь взгромоздить тело поперёк седла.

Его руки соскальзывали, и он разглядел, что одежда несчастного на спине разодрана в клочья, а на коже запеклись кровавые борозды.

— Это девушка, шеф, — робко произнёс школяр.

— Нда?

Хельг откинул длинные тёмные локоны, скрывавшие лицо незнакомца.

— Действительно… — пробормотал он с некоторой растерянностью.

— Вы же не передумаете? — опасливо спросил юноша.

— С чего ты взял?

— Ну… вы это. Много разного про женщин наговорили. Особенно когда выпили… я и подумал, что вдруг…

— Не валяй дурака, — фыркнул маг.

В чаще снова завыл волк. Конь слегка взбрыкнул.

— Нам пора убираться отсюда, — сказал Хельг, придерживая поводья, — ты говорил в башню налево?

Он направил посох в сторону опушки и выпустил наугад ещё несколько шаровых молний. Они влетели в заросли и взорвались там один за другим.

Перед дверью Мольфи задумалась. Смиона очень болезненно относилась к нарушению установленных ею же самой правил. И она наверняка будет крайне недовольна. Но с другой стороны с веснушками и формой носа на портрете надо было что-то делать. И она решительно постучала в дверь.

С той стороны что-то загремело и заскрипело. Мольфи толкнула створку и вошла.

— Как ты себя… чувствуешь…

К её немалому удивлению, Укен отнюдь не пребывал в постели с грелкой и компрессом. Вместо этого он судорожно рассовывал какие-то листы в ящики комода.

— О, госпожа Симах… Мольфи!

Разлапистая стопка бумаг выскользнула из его пальцев и с шорохом рассыпалась по полу.

— Я так рад… — закончил он фразу, опускаясь на колени и проворно собирая листы.

Девушка подняла один из них, отлетевший прямо к её ногам. На листе был портрет. Но не её портрет. Рисунок изображал лицо неизвестного ей молодого человека. Несколько задумчивого и с каким-то лёгким безумием в глазах, но довольно симпатичного.

— Кто это? — сухо поинтересовалась она.

— Так, ерунда, ничего важного…

Укен попытался вытащить лист у неё из рук. Она сильнее сжала пальцы и хмуро посмотрела на художника. Тот растерянно улыбался.

— Кто это? — повторила Мольфи.

— Это не важно, госпожа. Просто рисунок. Эскиз. Я разминал руку…

Волшебница по-хозяйски вытянула из его рук другой лист. Там было то же лицо, но в профиль.

— Та-а-к… — она нахмурилась, — а как же строгий постельный режим?

Укен со вздохом опустил глаза и развёл руками.

— Мне уже два дня говорят, что ты не можешь и рукой пошевелить и должен лежать в постели, а на самом деле…

— Госпожа, я только разминал руку!

— Ты мог разминать её, поправляя мой потрет!

— Зачем его поправлять, — удивился художник, — по-моему, там всё очень даже хорошо получилось.

— Хорошо! — возмутилась девушка, — ты это называешь хорошо!

Укен неожиданно выпрямился, и с его лица исчезло выражение побитой собаки.

— Да, я так называю! Вы знаете кого-нибудь, кто мог бы сделать это лучше?!

— Я не о том, — смягчилась удивлённая его решительностью Мольфи, — однако нос ты мог сделать и попрямее, и зачем ты нарисовал эти жуткие веснушки?

— Я же рисую ваш портрет, а не чей-то, у кого прямой нос и нет веснушек…

— Ну разве нельзя было всё это немножечко поправить?

— Но это же должен быть ваш портрет.

Мольфи вздохнула. Эти творческие натуры так противоречивы…

— Ладно, — сказала она, — к этому мы ещё вернёмся. Но ты всё равно мог бы хоть немного поработать и над моим портретом, пока у нас есть свободное время.

Укен виновато опустил плечи.

Девушка ещё раз посмотрела на незнакомое лицо на бумаге.

— Это как-то слишком хорошо для разминки… Ты не мог нарисовать всё это за два дня.

Художник начал густо краснеть.

— Признавайся, кто это и зачем ты его рисуешь?

— Я не могу вам этого сказать, госпожа…

— Не можешь! — она решительно упёрлась руками в бока, — а нарушать постельный режим можешь. И что скажет на это Сми…

— Нет, только не это! — всполошился Укен, — не говорите ей ничего, пожалуйста…

— Ты её боишься? — от удивления Мольфи чуть не уронила рисунки, которые держала в руках.

— Нет… я бы не хотел её расстраивать… она была так добра…

— Но ты её всё-таки боишься?

— У госпожи Кампаначчо такой решительный характер, — вздохнул Укен, — мне бы не хотелось её расстраивать.

— Понятно, — кивнула Мольфи, — так всё-таки зачем всё это?

Укен посмотрел на неё с отчаянием приговорённого.