Ожившие воспоминания

   Возвращаясь домой, я все чаще слышала твое имя. Ты вползла, как плющ, обвила нас своими ростками-щупальцами, усыпила бдительность. "Вика заезжала", – все чаще слышала я. "Тетя Вика сказала…", – волновался сын. Тебя становилось все больше, все чаще. Я, дура, радовалась. Тебе удалось то, что не удавалось нам – Мишка усиленно занимался английским, грезил о предстоящей поездке, у Вадика незаметно появлялись книги по медицине. Редкие, дорогие. У меня в шифоньере завелись дорогие шмотки: "Это уже немодно", "Я такое не ношу", "Подарили, но с размером не угадали". Мы были обласканы, убаюканы, укутаны твоими теплом и заботой, незаметно привыкли, принимали все, как должное.

   Иногда ты куда-то пропадала, домашние нервничали: "Мама, тетя Вика не звонила"? "Мила, ты бы Вике позвонила, все ли у нее в порядке"? У тебя все было в порядке. "Пропажа" объявлялась еще более лучезарная, еще более блистательная. Наверное, у тебя кто-то был, я наверняка не знала. Я вообще мало что о тебе знала. Ты показала только краешек своей жизни, самый лощеный и лакомый. Я же делилась с тобой всем: всеми семейными неурядицами, заботами, проблемами. Всегда можно было рассчитывать на твой мудрый совет, сочувствие, соучастие.

   Однажды я пришла домой раньше, неважно себя чувствовала. Мишка был в школе, открыла ключом дверь. В коридоре пахло твоими духами, из-за закрытой двери гостиной раздавался твой смех. Я заглянула: ты с Вадиком на нашем скрипучем диване: он поправил тебе волосы. Всего-то. Но я вдруг почувствовала себя лишней, спали розовые очки. Стараясь не разреветься, загремела посудой на кухне.

   Спустя минуту вошла ты:

– Мила, это не то, что ты подумала, – я молчала. – Дура ты, Милка. Ты такая счастливая, – ты вдруг зарыдала. – Я всегда тебе завидовала, с самого детства – образцовая семья, единственная дочка – умница и красавица. Профессия, семья, все как у людей. – Ты горестно вздохнула. – Специально под него легла, он ведь старше меня на тридцать лет, в отцы годился. Я про отца Даниэля. У него таких, как я, знаешь сколько? Но мне повезло забеременеть. Конечно, он на мне не женился. А сына признал. Квартира, деньги, машина – это все плата за сына. Откупается, не хочет, чтобы я лезла в их жизнь. Своего у меня ничего нет, он может лишить меня всего в любой момент. Сын меня почти и не узнает, приезжать не хочет, а если я к нему еду, то разговаривает, как с чужой, даже "мама" никогда не назовет. А у тебя, – она сделала глоток воды из предложенной чашки. – У тебя все есть: любящий муж, любимый сын. А тот мальчик, помнишь, одноклассник?

– Мальчик? – я напрягла память. – А, у него имя еще такое смешное, – я щелкнула пальцами, но это не помогло.

– Джерри, – напомнила Вика. – Ты даже имени его не помнишь, а он ведь тебя боготворил, постоянно выспрашивал, как у тебя дела. – Я хохотнула, – зря смеешься, я его любила, все глаза тогда выплакала.

– Вика, это было больше двадцати лет назад, мы же детьми были, – я попыталась воззвать к ее благоразумию.

– Вот именно, ты уже тогда его отбила, – весь Викин лоск сошел, как краска со старого фасада, оголив гнилое нутро. Я поняла, что оправдываться бесполезно, у нее своя правда.

– И ты решила в отместку увести у меня мужа? – догадалась я.

– Дошло наконец-то? Он тебя любит, только о тебе и говорит. Мила то, Мила се, аж противно. Я ведь не случайно появилась, я всегда за тобой следила, знала каждый твой шаг, целый план разработала и шла к цели. Хотела, чтобы ты мне завидовала. И мне удалось, почти.

– Ладно, хватит разводить сопли, давайте пить чай, – нарочито весело сказала я.

   Твои глаза округлились, думала, я буду биться в истерике и бить посуду? Не на ту нарвалась. Я умею держать удар. Да и разве это удар? Так, комариный укус. Просто я взяла паузу. Когда не знаешь, что сказать или сделать, выпей чай – золотое правило. Будет время на успокоиться и подумать.

– Вадик, иди пить чай, – крикнула я.

   Муж выглядел как нашкодивший щенок: вошел бочком, глаза изучают пол. "Вот-вот, поизучай, полезно будет, может, решишь наконец поменять ламинат, этот уже совсем никуда не годится". Чай пили молча, Вадик старательно рассматривал пол, Вика смотрела в окно.

– Ладно, мне пора. Никто тебя удерживать, естественно, не стал. Я хоть и дура, но не до такой же степени. Что делают со злокачественной опухолью? Правильно, удаляют. Только хирургические методы – это слишком радикально, это больше по мужниной части, а я, будучи терапевтом, привыкла к более щадящим методам. Как в анекдоте: "помажем, само отвалится". Будем вытравливать. Потихоньку, незаметно, сантиметр за сантиметром. Все-таки иногда прошлому лучше оставаться в прошлом.