Оживший покойник

Ночь выдалась дождливая, темная и безлунная. Ждали ураган. За окном завывал порывистый, шквальный ветер. Монотонно лил противный осенний дождь, барабаня мокрыми пальцами дождевых струй о плотно закрытые деревянные ставни окон. А в монастырской келье сумеречно. На колченогом дубовом столе, слегка подрагивая, горел огонек в масляном светильнике, освещая аскетическую картину иноческого бытия. Давно можно было спать, но никто не спал, впрочем, делая вид, что произошедшее в трапезной их совершенно не касалось. Старец Прокопий читал Новый Завет, орудуя большой лупой, привязанной к поясу потертой кожаной тесемкой. Маврикий в красном углу, стоя на коленях перед иконами, усердно отбивал поклоны, широко и размашисто осеняя себя крестным знамением. Только отец Феона лежал на кровати и притворялся спящим, желая избежать разговоров со словоохотливым старцем. Ему совершенно не хотелось участвовать в обсуждении происшедшего с царским постельничим, но он опасался, что болтливый старик скуки ради втянет его в разговоры на эту тему. Феона лежал, отвернувшись, бесцельно разглядывая оштукатуренную, побеленную стену и сломанную вьюшку печи, болтавшуюся на одной петле. Возможно, эта незатейливая картина в конечном счете и усыпила инока, если бы не приглушенные невнятные звуки, которые доносились из незакрытой печной заслонки. Феона вдруг сообразил, что звуки идут из спальни царского любимца, находившейся как раз за стеной их кельи. Голоса были женские, они то приближались, то отдалялись, но разобрать, о чем говорили их обладательницы, не представлялось возможным. Слишком толстые были стены и слишком тихий разговор.

А тут еще старец, отложив книгу и запихнув лупу в поясной кошель, решил поговорить с послушником, заглушив голоса за стеной.

– Брат Маврикий, – спросил он участливо. – Что же ты в угол забился?

Маврикий, тревожно оглядываясь, ответил вставая с колен:

– Боязно как-то, отец Прокопий. Получается, сейчас боярин прямо за стеной отходит? Я, отче, покойников недолюбливаю. Чей-то пугают они меня… с детства не боялся, а сейчас боюсь!

Маврикий поспешно перекрестился и скосил глаза в сторону стены, у которой лежал отец Феона.

– Ну что тебе сказать? Случай, конечно, странный, однако бывали и более удивительные истории, – проронил старец, оглаживая длинную седую бороду. – Если бы я рассказал про князя Дмитрия Красного, ты бы, наверное, два дня спать не мог. А потом рановато ты заупокойную запел, стольник царский жив!

Прокопий ободряюще улыбнулся юноше и рукой предложил ему сесть с ним на кровать, чем Маврикий не преминул воспользоваться, присев на самый край лавки, служившей Прокопию постелью.

– А чего там с Димитрием этим, Красным, было? – живо поинтересовался он у старика.

Однако отец Феона, отчетливо слышавший в это время два женских голоса за стеной, не стал слушать историю Прокопия. Он быстро поднялся. Натянул на ноги сапоги и, запахнув черную однорядку, поспешно вышел из кельи.

Прихватив нещадно коптящий масляный светильник, отец Феона вышел в темный узкий коридор братского корпуса. Закрыв за собой клацающую железом дверь, он осмотрелся и прислушался. Кругом была темнота и тишина. В нос ударил острый запах плесени, который днем почему-то здесь не чувствовался. Подсвечивая себе светильником, рисующим на стене до жути причудливые тени, он прошел аптеку и богадельню, после чего свернул за угол. Пройдя небольшой вестибюль, перекрытый сомкнутыми в виде «скуфьи» сводами, он поднялся по узкой каменной лестнице на три ступени и оказался на втором этаже гостевых палат, где нос к носу столкнулся с Авдотьей Морозовой и ее кормилицей. От неожиданности обе женщины подпрыгнули на месте и завизжали, заткнув рты ладонями, как всякие испуганные люди, застигнутые врасплох, но не желающие поднимать лишнего шума. У Авдотьи из рук выпал кулек с грязным, неприятно пахнущим тряпьем, а Меланья едва не опрокинула деревянную бадью, закрытую холщовым покровом, которую несла с видимым усилием. Впрочем, на удивление обе женщины быстро оправились от первого испуга и, зардевшись краской смущения, низко поклонились монаху.

– Доброго здоровья, честной отец! – произнесла Меланья, схватив руку отца Феоны, и силой приложила ее к своим губам. Феона почувствовал, что руки кормилицы были неприятно влажными и липкими. Он мягко, но решительно освободился из цепкого захвата Меланьи и непроизвольно понюхал свою ладонь. В нос ударил тошнотворный запах, от которого в первый момент перехватило дух. Феона с удивлением посмотрел на женщин, переводя взгляд с одной на другую.

– Прости, отче, – поспешно произнесла травница. – Мазь варила, вот запах и въелся.

– А что за мазь такая пахучая, дочь моя? – поинтересовался Феона. – Тараканов травить собралась?

– Господь с тобой, батюшка, каких тараканов? – воскликнула Меланья, изображая смущение. – Обещалась я послушнику вашему сделать средство для лечения отца Прокопия…

– Отцу Прокопию повезло, – проронил Феона, не скрывая иронии. – Он уже давно не разбирает запахи, – после чего добавил: – Боюсь, что теперь и я тоже…