Оживший покойник

Солнце стояло в зените. Обоз медленно продвигался по лесной просеке, а вокруг был только густой, дремучий бор, во всей своей первозданной нетронутой ясности и покое. Могучие сосны густыми мохнатыми ветками, почти не пропускавшими солнечных лучей, нависали над дорогой, укатанной в две глубокие колеи. Неслышно было ни веселого птичьего щебетанья, ни далекого звериного рыка. Только одинокий дятел где-то долбил по стволу сосны, отбивая барабанную дробь походного марша, да две березы нещадно скрипели на ветру, потирая бока друг о друга.

Салтыков сидел в карете напротив Авдотьи Морозовой и мрачно смотрел себе под ноги. Он выглядел озабоченным и даже встревоженным. Казалось, вельможа не замечал присутствия в карете посторонних лиц. Впрочем, справедливости ради надо сказать, что и они его присутствие рядом с собой не воспринимали как что-то обязательное. Авдотья, высунувшись по пояс из окна экипажа заплаканными глазами, не отрываясь, смотрела на телегу с гробом, будто заклинала колоду рассыпаться в прах. Она была так сосредоточена на телеге с телом мужа, что вряд ли заметила сутулую фигуру Маврикия, устало бредущего за гробом, который, положив руку на разбитую колоду, ненароком зацепил большой кусок дерева и оторвал его вместе с гвоздями. Словно испугавшись содеянного, он, коротко перекрестившись, смущаясь как девица, посмотрел по сторонам и незаметно сбросил деревяшку под ноги. Не укрылось это только он цепкого взгляда отца Феоны. Он ободряюще кивнул головой молодому послушнику и откинулся назад на охапку сена. В этот момент мимо телеги отца Феоны прогарцевал Семен – «Заячья губа». На его лице играла самодовольная ухмылка. Злобно оскалившись и с ненавистью глядя на Феону, он провел нагайкой по своей шее, изображая перерезанное горло, после чего, пришпорив аргамака, с громким гиканьем устремился в голову обоза. Маврикий сжался и нахохлился, увидев этот жест, а Феона только улыбнулся и удвоил усилия с веревками.

Феона торопился. Он хорошо понимал, с какими людьми имел дело и поэтому не питал иллюзий относительно своего будущего. Никакого расследования не будет. Заговор в пользу никому не ведомого внука давно сверженного царя Василия придуман был лишь для отвода глаз, чтобы скрыть что-то более значимое и опасное. То, что потребовало устранения стольника Морозова, не последнего в государстве и очень близкого царю человека. Что это могло быть, как не другой, настоящий, тщательно скрываемый и хорошо организованный заговор, цели которого были до конца не ясны. Впрочем, участие Маржарета в этой истории наводило Феону на определенные мысли. Маржарет – не та фигура, которая могла бы размениваться на мелочи. Не тот масштаб. Кроме того, если в деле участвовал этот изворотливый и лживый иноземец, за его спиной, безусловно, мерещился английский тайный совет. Или секретная служба кардинала Ришелье? И то и другое не сулило ничего хорошего. За примерами далеко ходить не приходилось. Недавно закончившаяся Смута и иноземная интервенция не оставляли сомнения в желаниях и аппетитах таких заговорщиков. Непредвиденные обстоятельства заставили их зашевелиться раньше предполагаемого срока, но не послужили непреодолимой преградой на пути достижения цели. Затруднение потребовало экстренного вмешательства Салтыкова и его людей, но никак не отменило сам план. Феона вольно или невольно оказался втянут в чужую тайну, обладание даже обрывками знания о которой сулили скорую и насильственную кончину. Ни в какую Кострому его не везли. Все должно было закончиться не позднее сегодняшней ночи, а значит, ему оставалось несколько часов для спасения. Феона спешил ослабить веревки, связывающие его руки, но сложный казачий узел никак не хотел поддаваться.

Глава 27. Непредвиденная остановка

Англичане говорят: «Время и течение вод не ждут человека». Когда обоз Салтыкова подъехал к переправе на реке Едомше в двенадцати верстах от города Галича, солнце уже садилось за верхушки сосен, окрашивая закат в темно-багровые тона неумолимо надвигающихся сумерек. Люди спешили, понукая уставших животных. Никому не улыбалась возможность заночевать в лесу или открытом поле, когда до города оставалось не более двух часов размеренного хода. Часть обоза уже переправилась на другую сторону реки, когда случилось непредвиденное. Как только на мост въехала телега с телом Глеба Морозова, задние колеса возка, продавив подгнившие доски настила, наскочили на береговой лежень и подбросили гроб вверх. Гроб сорвался с помоста и с неимоверным грохотом упал вниз, пробив доски и прочно застряв между двумя прогонами. При этом крышка колоды отскочила далеко в сторону, а тело стольника, перевернувшись, с глухим шлепком вывалилось на настил.

– Тпру! Стой! Да стой, тебе говорю! – испуганно завопил возница, натягивая поводья.

– Осталбень пучеглазый, совсем ослеп, что ли? – заорал он на своего вялого помощника, флегматично шедшего сзади телеги.