Ожоги сердца

— С каких пор, по-вашему, вера в небесные силы стала сильнее веры в земные? — спросил я.

Вижу, не первый раз его донимают таким вопросом, потому он ответил не задумываясь:

— Искони, искони…

2

Сидим, беседуем полчаса, час… Мне пока не удается вспомнить, где, когда, на каком участке Сталинградского фронта встречался с Митрофаном. Снять бы с него бороду… Лицо гладкое, плечист, голову держит прямо; от него пышет здоровьем, как от циркового богатыря, на груди которого можно дробить камни, и рассуждает — держи ухо востро и языку волю не давай. Ему, вероятно, уже что-то известно, какие причины привели меня к нему, потому с самого начала разговора прилагает усилия для демонстрации своей смиренности, старается высказать убеждения, против которых трудно возражать: дескать, все мы ходим под одним небом.

Подчеркнув, что небо со дня сотворения мира стало крышей земли, он втягивает меня в размышления о событиях недавнего прошлого. Спрашивая, отвечает и тем утверждает свое право говорить без остановки, как на проповеди:

— …Когда с этой крыши стал извергаться сатанинский огонь, что по священному писанию предвещало начало светопреставления, когда в небе появились стальные птицы, несущие испепеление всему живому и мертвому на земле, против чего в первые годы войны не было надежного щита, когда земля и небо срослись в адском круговороте огня, как это было в начальные дни Сталинградской битвы, тогда что оставалось делать человеку? Именно тогда многие вспомнили бога, просили небо о пощаде и поклялись, что если останутся живы, то всю свою жизнь посвятят утверждению веры во власть всевышнего. И никто не смеет отрицать, что в ту пору православная церковь приняла на себя возрастающий поток молящихся за спасение Отечества.

…В сорок пятом году, когда зловещее пламя войны было погашено там, откуда оно взметнулось, это произошло в центре Европы, в Берлине, церковь не потеряла прихожан. Почему? Двадцать миллионов погибших и пропавших без вести. У них остались отцы и матери. Они пошли к священнослужителям. Духовное общение и молитвы о погибших сыновьях стали их потребностью.

…Потом, в августе того же сорок пятого, на востоке, над Хиросимой и Нагасаки поднялись два гигантских гриба атомных взрывов — неслыханной силы удар света, воспламененного воздуха, разрушительного урагана. Там вулкан огня с неба в одно мгновение снес с лица земли два города, погубив сотни тысяч детей, женщин и стариков. Угроза повторения таких ударов повисла над другими городами планеты. После этого даже забывшие о путях духовного общения с проповедниками священных писаний задумались — где найти если не щит, то отвлечение дум от страха смерти в адском огне. Одни пошли в церковь, в религиозные секты, другие — к зеленому змию — гасить в душе тревогу за свою жизнь, за жизнь наследников…

Ясно, что он намерен убедить меня в правоте своих суждений о всемогущей силе неба. Я пока не возражаю, выслушиваю его с подчеркнутым интересом. Молчит и Тимофей Слоев, которого мне удалось посадить с собой и незаметно придерживать за локоть: «молчи, как условились».

— …Теперь здесь, в Кулунде, — продолжает Митрофан, — небо обрушило на души крестьян, на души хлеборобов мрак черных бурь. Эрозия земли. Ветровая эрозия земли. Какие духовные силы надобно сохранить хлеборобу, чтоб не упасть ниц?

«Да, действительно, — отмечаю я про себя, — он умеет вовлекать слушателей в раздумья, находя точки соприкосновения своих суждений с реальными фактами действительности, — подготовленный проповедник религиозных взглядов в современных условиях. Аргументы веские — якобы верой и правдой он служит общему делу, озабочен решением сложных проблем времени».

— …Я верю в разум, — продолжает он, — но кто осмелится отрицать, что небесные светила, к которым извечно был обращен человеческий взор, не помогли накоплению знаний и пониманий законов мироздания? Без тяги к небу, к возвышенному, человек остался бы беспомощным в борьбе против злых сил. Его дух или, как вы говорите, сознание, мыслящая материя так и остались бы пещерными, не поднялись над утробными заботами. Об этом пишут и ученые-атеисты. А это, кстати, давно доказано теологией… Мои усердные молитвы обращены к небу, чем избавляю себя, свою душу от тягостных дум и сомнений, навеянных земными неурядицами. Всякий, кто видит и знает усердные старания верующих, поймет их бескорыстие ради благоденствия человека на земле…

За окном затарахтел мотоцикл.

— Зинаида приехала, — сказал Митрофан и вышел.

Тимофей тоже поднялся.

— Отпусти мою душу на покаяние, — взмолился он.

— Сиди и молчи.

— Как видишь, сидел и молчал. Но при ней не вытерплю.

— Терпи и молчи, как партизан на допросе. — Я взял его за локоть.

Он неохотно присел на табурете, вздохнул:

— Хуже… Как в подвале, под штабом власовцев.

— Не преувеличивай и не выдавай здесь своих служебных обязанностей военной поры.

— Я про нее говорю, — уточнил Тимофей, — мне стыдно за нее.

Вернулся Митрофан, за ним Зинаида.

— Потчевать вас надобно, а я не знаю, чем и как, — сокрушенным голосом сказала она.

— Чем бог послал, — подсказал ей хозяин.