Ожоги сердца

На исходе дня 21 сентября 1942 года под покровом вечерних сумерек дивизия втянулась в прибрежные дубравы, скрывающие подходы к переправе через Волгу. Чем темнее становилось, тем, казалось, яростнее бушевал огонь в Сталинграде. На том, правом берегу был красивый город с дворцами и парками, протянувшийся почти на сорок верст. Был, а теперь не видно ни улиц, ни скверов — всюду смерчи пожаров, разгул огня во всю ширь города. Кажется, даже камни горят. Кто обрушил на него такую массу огня, как врагу удается усиливать адское, все пожирающее пламя, бойцы дивизии уже знали. Сильченко, Умников, Кеберов и десятки других смельчаков успели рассказать, какое было небо над Сталинградом с утра и сколько самолетов кружило над потонувшим в огне городом… Пачками, вереницами устремились пикировщики к пожарищам. Взрывы бомб подкидывали к небу рыжие космы огня. Смотреть было невозможно, злость скулы сводила и дух захватывала… Но сейчас, кажется, и Волга воспламенилась. Отражая огни пожарищ, Волга напоминала огромную пасть — сколько захочет, столько и проглотит. Но пока она не жадничала, разрешала держаться на своих волнах лодкам. Чудилось, что утлые посудинки плавают по огню, а взмахи весел казались всплесками огненных крыльев удивительно бесстрашных птиц.

Какие силы могут увлечь человека туда, в адский огонь, если он видит и физически ощущает его неистовый жар?

Ведь речь ведется не о храбрецах-одиночках, не о каком-то редкостном герое. Здесь готовились к броску в огонь более десяти тысяч молодых людей, крепко любящих жизнь и знающих ей цену. Какая же сила вела их на такой шаг?

…Размышляя сейчас о том, что пережил перед началом переправы, я смотрю в лицо Митрофану и жду, что он скажет о себе, о своем участии в тех событиях, но он не спешит и, кажется, думает о чем-то своем, изрекая не очень ясные толкования о просветлении сознания. Лицо его то каменеет, то оживает, и зрачки глаз суживаются. Мои вопросы разоружают и угнетают его. Ему неудобно перед самим собой, перед Зинаидой, которая смотрит на него не отрываясь. И теперь я уже вслух отвечаю на вопросы, волновавшие меня на переправе и здесь…

— Есть в душе каждого советского человека великое и неистребимое стремление — утверждать веру в себя, завоевывать доверие товарищей, презирать трусость.

Когда бойцы и командиры нашей дивизии увидели, что в раскаленных камнях Сталинграда сражаются рабочие, народные ополченцы, что им нужна помощь, их надо выручать, тогда у каждого созрело решение — одно-единственное — поскорее быть в Сталинграде. Теперь коммунисты и комсомольцы обсуждали на собраниях лишь главное — кто первым должен высадиться на сталинградском берегу и как надо воевать в огне. Было решено использовать все виды маскировки. Переправиться в высшей степени организованно. Действовать скрытно, да так, чтоб обрушиться на врага внезапно со всей яростью…

Помню, встретил возле раскидистого дуба, невдалеке от причала Гаврила Протодьяконова, командира противотанкового орудия. Смекалистый якут принялся обувать ноги лошадей в мешки с травой. Орудия погрузят на железную баржу, поэтому нельзя допустить, чтобы гремели подковы.

— Тихо будем шагать, потом германские танки стрелять, точно стрелять, хорошо стрелять, — уговаривал он лошадей.

А вот наш земляк Георгий Кузнецов, младший лейтенант, оружейник. Его я застал у лодочного причала, где он был занят погрузкой своих инструментов. Две сумки на нем с железками неимоверной тяжести, ноги вязнут в песке, весь прогибается, но что поделаешь — оружейнику положено иметь инструменты при себе.

Василий Дупленко, отличный спортсмен — лыжник, футболист, верткий, выносливый, решил попытаться переплыть Волгу.

— Назад!

— Назад дороги для нас нет, — ответил он.

Командир все же удержал его от смелого, но безрассудного поступка:

— Прибереги силы бить фашистов. Тут спортивные рекорды ни к чему…

Кинже Жетеров, наш кулундинец, старшина медслужбы, долго подкрадывался к замаскированному под берегом катеру и, когда объявили погрузку, попытался опередить всех.

— Куда прешь, кто ты такой?!

— Ребята, у меня полная сумка стрептоцида! Комиссар сказал достать, я достал. Сильное лекарство, хорошо раны затягивает. Мне нельзя отставать. Хотите, дам по порошку.

— Что ты нас раньше срока лекарствами пичкаешь?

— Нельзя отставать. Комиссар сказал…

Загремели залпы артиллерийского прикрытия переправы, и баржа отошла от восточного берега. На середине Волги светло как днем. Гитлеровские пулеметчики ведут огонь из крупнокалиберных пулеметов. Пули находят цели, но раненые не стонут, убитые не падают, их придерживают товарищи. Так мы условились перед погрузкой: враг не должен видеть, кто падает от пуль и осколков… Вражеские артиллеристы ловят в вилку паром. Недолет! Перелет!.. Сейчас будет залп, но никто не шелохнулся. Все в готовности оказать друг другу помощь, и оружие изготовлено к атаке с ходу. Вот и мертвое пространство! Высадившись на берег, мы тут же вступили в бой за Метизный завод…