Ожоги сердца

— Дезертиром, значит, хочешь меня сделать? В самый ответственный момент, когда каждый разведчик должен действовать, не зная отдыха… Ладно, подумаю. Вот возьмем контрольного «языка» в офицерских погонах, затем подготовим и проведем разведку боем… Пришел к тебе: надо подобрать ребят порезвее, человек с полсотни, и тогда снова поговорим о Москве…

Контрольного «языка» в офицерских погонах его разведчики взяли. А через две недели на участке нашего полка была проведена разведка боем. В ней участвовал и я. Взяли пять «языков» разного калибра, захватили много документов, выявили новые огневые точки и вернулись на свои исходные позиции, но поговорить о Москве не удалось: Графчиков был ранен и отправлен за Вислу. Без сознания… Осиротели разведчики, его верные друзья. Они послали коллективное письмо на родину Василия Васильевича. Поклялись, что отомстят фашистам за кровь своего начальника и будут хранить о нем добрую память до конца жизни: они считали его погибшим…

Но майор Графчиков выжил. Победила воля, неимоверная, могучая выдержка. Вот что записано в его медицинской книжке:

«Ранен осколком в поясничную область. Ранение сквозное с повреждением поясничных позвонков, копчика и крестца. Верхняя мозговая оболочка повреждена».

Лечился до октября 1947 года. Выписали инвалидом первой группы. В 1948 году снова госпитализирован. Сделана операция на позвоночнике: удалены раздробленные косточки. В 1949 году операция в правом боку: очищалась от осколков подвздошная кость. В 1952 году — чистка позвоночника. В 1958 году — три операции: отняли копчик. В 1960 году — операция копчика: обновляли ткани. Всего двенадцать операций на позвоночнике.

Никто не избавлен от чувства боязни и страха. Я, например, боялся просить главного врача о встрече с Василием Васильевичем Графчиковым, когда он стал поправляться. Почему? Да потому, что не знал, как на мое посещение отреагирует фронтовой друг, не допущу ли я в разговоре с ним чего-либо непозволительного… А может быть, он в глазах моих «вычитает» для себя что-то. Надо ли бередить его сердце разговорами о том, что произошло на станции техобслуживания. Боялся…

Но когда мне сказали, что он не помнит или старается забыть тот инцидент, — боязнь отстала от меня, появился страх…

Скольких инвалидов войны, пожилых людей ждут госпитальные койки и операционные столы после столкновения с грубостью и равнодушием? Страшно. Именно этот страх, в отличие от того, который испытал на себе в дни войны, лишил меня нормального сна.

В минувшую ночь мне приснился сон: граната «Ф-1», та самая «фенька», что привела меня в смятение в канализационной трубе в дни Сталинградской битвы, снова легла в мою ладонь, и я разговаривал с ней шутейно, языком Василия Васильевича:

«Тебя можно обезвредить просто: вывернул взрыватель — и ты неопасна».

«А чего ты пальцы не мог разогнуть?»

«Судорога».

«От страха?»

«Вероятно».

«Смешно… Помнишь, как Андрей Табольшин хохотал. Своим способом обезвреживал — просто и смешно», — подсказала она.

«Рискованно».

«Рискованно, но без страха, — заметила она. — И чего ты сегодня, сонный, через столько лет вспомнил страх в трубе — и холодным потом обливаешься? Забыл, что надо просто вывернуть взрыватель… и спи спокойно…»

Сердце защемила обжигающая боль. Ладонь сжалась в кулак, но граната уже покатилась к ногам. В ожидании взрыва я проснулся.

— Как здоровье Василия Васильевича Графчикова? — спросил я у лечащего врача.

— Обошлось… Но был на грани, — ответил он. — Не иначе как что-то вывело его из равновесия?..

— Было кому вывести, — уклончиво сказал я.

— А подробнее? — он взял меня за рукав, посадил на кушетку. — Нам важно знать причину приступа.

Я стал рассказывать, а врач, слушая меня, прошелся по кабинету, молча пощупал пульс на моей руке. Его густые черные брови сомкнулись на переносье, лоб пробороздили две глубокие, с изломом, морщины. Он моложе меня лет на двадцать пять, пожалуй, ровесник той, о которой я ему рассказывал, но столько в его глазах доброты, внимательности.

— У вашего фронтового друга на редкость сильное сердце, — сказал врач, выслушав меня. — Через недельку выпишем его.

Мы вошли в палату. Больной сидел перед окном, спиной к нам, листая какую-то тетрадь.

— Василий Васильевич, к вам посетитель, — сказал врач.

Василий Васильевич обернулся.

Лицо бледное, брови топорщатся клочками, глаза… будто выцвели.

— Крепко тебя перевернуло, — вырвалось у меня.

— Сначала надо сказать «здравствуй», получить приглашение присесть и уж тогда начинать деловой разговор, разумеется, без стона.

— Виноват, исправлюсь, — пристукнув каблуками, ответил я ему в тон.

— Садись. И не отвлекай меня на пустяки. Ты пришел вовремя. Посоветоваться хочу. Ты же знаешь: в клубе автомобилистов я периодически провожу беседы с призывниками. Вот подготовил конспект очередной беседы. О разведчиках. Кое-что цитирую из высказываний о разведке нашего командарма…