Озорники

В самый разгар подготовки Броня обнаружила за кулисами летнего театра сваленные в кучу старые алебастровые скульптуры. Эти фигуры украшали когда-то главную аллею лагеря. Они были изрядно изуродованы, но для костровой линейки, которая намечалась на вечер, это не имело особого значения. Горнист с отбитой трубой, девочка с серной на трех ножках, однорукий метатель диска, в общем, неплохо монтировались с праздником и придавали ему особую символику. Горнист — это пионерский сбор, девочка с серной — это природа, а дискометатель — спортивная и всяческая самодеятельность.

Мальчики из старшего отряда взялись реставрировать скульптуры. Они раздобыли проволоку, намесили глину и кое-как приладили фигурам недостающие части. Несколько девочек из пятого отряда, в их числе сестрички Аля и Маля, получили задание — почистить скульптуры, помыть, побелить и навести блеск. Броня придумала костру космическое оформление, и вся программа была подчинена этой теме. Флажки, целые гирлянды их, должны были украсить елку, которая будет подожжена и сгорит под грохот барабанов, звуки горнов и треск бенгальских огней. Броня заранее радовалась, представляя себе всю красочность запуска космической ракеты. Она жалела, что в лагере не нашлось новогодних елочных игрушек, они были бы хороши как контраст к летней природе, как бы соединяя собой зиму и лето. Вспоминая совет лагеря, Броня словно все еще продолжала спорить и с удовлетворением отметила про себя, что тщательная продуманность подготовки вовсе не исключает элементов ребячьей самодеятельности. Ведь это же сами ребята придумали приставить антилопе ножку, а метателю диска — руку!

Однако подготовка шла не без накладок. Совершая как-то вечером обход и проверяя, как идут дела, Броня услышала за кулисами летнего театра плач. Она завернула туда и даже присела на ящик от изумления. Девочки ревели, размазывая слезы, а вместо скульптур были какие-то чудовищно раскрашенные уроды — черно-серые волосы с грязными разводами, щеки, измазанные остатками клубничного киселя, трусы у горниста вымараны соком лопуха. Выяснилось, что, раскрашивая скульптуры, девочки разошлись во вкусах, а поскольку слов не хватало, в ход пошли кулаки. Эту безобразную сцену и застала Броня. Она не сомневалась, что именно сестрички затеяли всю эту мазню. Им предоставили самостоятельность, а они превратили задание в самое разнузданное озорство. Не только раскрасили скульптуры, но и сами раскрасились: глаза в фиолетовых кругах, ядовито-красные, как у вампиров, губы, щеки белые и брови изломаны, как у клоунов. Они даже умудрились где-то достать настоящую губную помаду — не иначе, как у Тины, которая и на ночь, исчезая на таинственные свои свидания, не забывала накрасить губы.

Броня долго распекала Алю и Малю, подбирая жестокие, язвительные слова. Эти акселератки вели себя, как второклашки, — плакали, размазывая фиолетовые слезы, и не только не хотели успокоиться, но словно бы соревновались между собой, кто громче и гнуснее будет реветь. Они голосили и нахально кружили вокруг Брони, пытаясь вырвать у нее помаду, и кончилось тем, что она показала, что умеет не только говорить…

Собственно, что произошло? Она потребовала помаду, но девочки в ответ стали гримасничать и строить глазки, желая рассмешить всех глазевших на эту сцену. Правда, Броня не рассчитала своих сил, и, схватив девочку за руку, рванула ее к себе, но тут в нее вцепилась другая сестричка. Которая из них Аля, а которая Маля? Одна из них, помнится, была скромней, а другая смахивала на мальчика, но сейчас обе были отвратительны. Броня дрожала от возбуждения. И не потому, что она считала насилие педагогически недопустимым — чепуха, история педагогики знает немало случаев, когда вполне оправдывалось физическое наказание, а просто не могла себе простить, что сорвалась, и считала это проявлением слабости.

— Не ревите! — сказала Броня. — Я верну вам помаду, только скажите, пожалуйста, кому это в голову пришло раскрасить скульптуры. Ведь это профанация…

— Да, профанация, — всхлипывая, сказала одна из сестричек. — Никакая не профанация! Нам Рустем разрешил…

— Раскрасить лица?

— Да! Если, говорит, трусики измазали лопухами, — сказала другая, — то почему бы и лицо не покрасить?..

— А кто трусики придумал покрасить?..

— Это я придумала, — сказала первая с гордостью, и глаза ее, еще полные слез, радостно заблестели.

— Нет, я трусики придумала, — вмешалась другая.

— Нет, я!

— Нет, я!

— Я-а-а-а-а-а-а!

— Нет, я-а-а-а-а-а!

— А-а-а-а-а-а-а-а-а! — завопили сестры, стараясь перекричать друг друга.