— Он убит? — спросил граф де Ришмон.
— Кто?
— Тот, кто украшал рогами ваш лоб.
— В постели сеньора была только одна дама, и он забавлялся только с нею.
— И ты своими глазами видел эту женщину, чертов рогоносец, и не разделался со своим соперником?
— Видел, но не женщину, а придворную даму.
— Видел?
— И удостоверился в обоих случаях.
— Как прикажешь тебя понимать? — захохотал король.
— Я хочу сказать, да простит меня Ваше Величество, что осмотрел и зад, и перед.
— Так ты жену свою знаешь только по лицу, старый никчемный осел! Да тебя повесить мало!
— Я испытываю величайшее почтение к тому, на что вы намекаете, и не осмеливаюсь смотреть. К тому же она христианка до мозга костей и ни за что на свете не показала бы мне даже крохотного кусочка своего тела.
— Правильно, — подтвердил король, — оно предназначено не для того, чтобы его показывать.
— О, старый рогоносец, ведь это была твоя жена! — вскричал де Ришмон.
— Господин коннетабль, она давно спит, бедняжка.
— Ах так? Вперед, скорее! По коням! Проверим, и если она дома, так и быть, получишь только сто палок.
Ришмон и Пети явились в дом последнего скорее, чем нищий опустошает кружку для пожертвований бедным. Эй! Открывай! Заслышав топот и шум, от которого чуть не обрушились стены, служанка, зевая во весь рот и потягиваясь, распахнула двери. Коннетабль и прево ринулись в спальню и с великим трудом разбудили жену Пети, которая якобы так крепко спала, что не в силах была разлепить веки, и страшно перепугалась, обнаружив рядом с постелью двух вооруженных мужчин. Прево торжествовал. Он объявил, что, безо всякого сомнения, кто-то нарочно ввел коннетабля в заблуждение, а жена его — женщина благонравная. Супруга же изображала крайнее удивление. Коннетабль удалился несолоно хлебавши.
Славный прево начал раздеваться, чтобы поскорее добраться до постели, ввиду того что сие приключение заставило его вспомнить о жене. И пока он все развязывал и с себя снимал, жена его, не оправившаяся от изумления, спросила:
— Любезный мой, отчего этот шум, зачем тут был коннетабль и его люди? И к чему проверять, сплю ли я? Неужели отныне коннетабль обязан смотреть, как мы…
— Не знаю, — признался прево и рассказал ей обо всем, что с ним случилось.
— И ты без моего дозволения, — воскликнула она, — смотрел на придворную даму? Ах! Ах-ах-ах!
И она принялась стенать, плакать и кричать так отчаянно и громко, что прево застыл, точно столб.
— Эй! Милая! Что с тобой? Чего ты хочешь? Чего тебе надобно?
— Как это чего? Ты увидел, каковы придворные дамы, и теперь меня разлюбишь!
— Перестань, душенька моя, ведь они такие большие! Скажу по секрету и только тебе одной, у них все чертовски толстое.
— Правда? Так я лучше? — улыбнулась жена.
— Еще бы! — с восхищением молвил прево. — Ты на целую пядь тоньше, и со всех сторон!
— Значит, они счастливее меня, — вздохнула она, — раз и мне при моей малости достается много радости.
Тут прево применил наилучший способ для утешения своей дорогой жены и утешал ее весьма старательно, в силу чего она пришла к убеждению, что самим Небом предопределена возможность получать большое удовольствие даже от малых вещей.
Сие доказывает, что ничто в этом мире не способно сломить веру обманутых мужей.
О монахе Амадоре, славном Тюрпенейском аббате
В один из ненастных дней, когда дамы не выходят из дома и о том не печалятся, поелику любят дождь, который заставляет мужчин им приятных держаться поближе к их юбкам, в Амбуазском замке королева проводила время у окна своей спальни. Сидя в кресле, развлечения ради она молча трудилась над гобеленом, но то и дело забывала про иголку, рассеянно и задумчиво глядя на потоки воды, падавшие с неба в Луару. Все дамы притихли, не желая тревожить свою госпожу. Добрый наш король[135] о чем-то спорил со своими приближенными, кои сопровождали его из часовни, ибо они возвращались с вечерней службы. Покончив с доводами, возражениями и выводами, король заметил королеву и ее печаль, засим поглядел на понурых дам и подумал, что все они слишком хорошо знают, что есть замужество.
— Эй, а куда запропастился мой аббат из Тюрпенея!