— Как вам известно, благодетельная графиня Жеанна Авиньонская[151] в свое время повелела всем продажным девкам переселиться в предместье и в вертепах все ставни выкрасить красной краской и держать наглухо закрытыми. И вот когда мы вместе с вами проходили по этому проклятому предместью, сын мой обратил внимание на дома с красными окнами, и пробудилось в нем любопытство, ибо, как вам известно, эти чертенята все примечают. Он дернул меня за рукав и дергал до тех пор, пока не узнал, что это за дома такие особенные. Но дабы его утихомирить, я сказал вдобавок, что в этих местах мальчикам нечего делать, что они не должны туда соваться под страхом смерти, ибо там мастерят мужчин и женщин, а если появится там новичок, который ремесла не знает, то ему в нос сразу вцепляются летучие шанкры и прочие дикие твари. Мальчонка перепугался, он шел за мной на постоялый двор в великом волнении и не осмеливался даже искоса глянуть на эти чертовы бордели. Я направился в конюшню, желая посмотреть на тамошних лошадей, а мой сын исчез, точно вор в ночи, и даже служанка не заметила, куда он подевался. Очень я боялся, что он отправился к продажным девкам, однако же надеялся на силу закона, который не дозволяет им принимать детей. К ужину мой разбойник возвратился, смущенный не более Спасителя нашего при встрече с книжниками. «Ты где пропадал?» — спросил я. «В доме с красными ставнями». — «Ах ты негодник! — закричал я. — Сейчас я тебя высеку!» Тут он принялся скулить и хныкать. Тогда я сказал, что, коли он расскажет как на духу о том, что с ним приключилось, я его прощу и бить не стану. «Эх, да я внутрь входить поостерегся из-за летучих шанкров и диких тварей, я встал под одним окошком, хотел посмотреть, как мастерятся мужчины». — «И что ты видел?» — «Видел красивую женщину, почти совсем законченную, ей не хватало только одного колышка, и молодой мастер забивал его с большим старанием. Как только он закончил, она зашевелилась, заговорила и поцеловала своего создателя». — «Ешь», — сказал я и той же ночью вернулся в Бургундию и оставил его с матерью, ибо опасался, как бы в первом же городе не захотел он забить колышек какой-нибудь девице.
— Эти дети порой тако-ое сказанут! — воскликнул парижанин. — Вот послушайте, как сын моего соседа открыл тайну отцовских рогов. Однажды вечером, дабы выяснить, как в школе учат богословию, я спросил мальчишку: «Что есть надежда?» — «Это толстый королевский арбалетчик, который к нам приходит, когда отец уходит», — отвечал мальчик. И ведь в самом деле так в королевской гвардии прозвали одного сержанта его приятели. Сосед мой, заслышав таковые слова, поражен был донельзя, однако же справился с собою, посмотрел в зеркало и сказал, что рогов у себя не видит.
Барон заметил, что слова мальчика прекрасны, ибо надежда — это бабенка, что вопреки всему спит с нами, даже когда жизнь идет наперекосяк.
— А как вы полагаете, рогатый муж, что, тоже слеплен по образу и подобию Божьему? — поинтересовался бургундец.
— Нет, — отвечал парижанин. — Господь наш был мудр, жены себе не завел и потому пребывает в вечном блаженстве.
— Неправда, — вмешалась служанка. — Мужья сделаны по образу и подобию Божьему, пока не обзаведутся рогами.
Тут все трое пилигримов прокляли женщин, заявив, что от них все зло на земле.
— У них головы пустые, точно пробки, — сказал бургундец.
— Душа у них кривая, точно серп, — заявил парижанин.
— Почему среди пилигримов так много мужчин и так мало женщин? — вопросил немецкий барон.
— Эти проклятые бабы греха не ведают, — продолжал парижанин. — Они не признают ни мать, ни отца, ни заповедей Божьих и церковных, ни законов земных и божественных. Они не знают ни вероучений, ни ересей, и потому винить их неможно. Они чисты, как младенцы, и смеются, как дети, ума у них ни на грош, и потому они мне отвратительны и я их презираю всем сердцем.