Озорные рассказы

Монашки в Пуасси, когда их аббатиса, королевская дочь, отходила ко сну, имели обыкновение… Как раз сия аббатиса назвала игрой в пушистого гусенка то, что не должно пропускать: предварительные переговоры, предрассуждения, предисловия, прологи, предуведомления, введения, прелюдии, преамбулы, оглавления, аннотации, краткие содержания, перечни, эпиграфы, заголовки, подзаголовки, заметки, посвящения, пояснения на полях, сноски, примечания, толкования, замечания, фронтисписы, позолоту на обрезе, виньетки, розетки, вензеля, заставки, концовки, буквицы, орнаменты, гравюры. И только потом и никак иначе следует открывать полную увеселения книгу, дабы ее прочитать, перечитать, изучить от корки до корки, понять от доски до доски и усвоить содержание. Славная настоятельница создала целую науку изо всех этих мелких, не относящихся к основному процессу радостей сладостного языка, слова коего беззвучно слетают с губ, и применяла сию науку на практике столь благоразумно, что умерла, с формальной точки зрения, девственной и почти не порченной. С тех пор сей веселой наукой овладели придворные дамы, кои заводили любовников для игры в пушистого гусенка и для почета, и лишь порой таких, что имели над ними все мыслимые и немыслимые права и были мастерами во всех отношениях, что предпочтительнее.

Продолжаю. Так вот когда сия добродетельная принцесса раздевалась, залезала под одеяло и почивала с чистой совестью, вышеозначенные девицы, те, что помоложе и с веселым сердцем, потихоньку покидали свои кельи и собирались у одной из сестер, которую все они очень любили. Монашки болтали, поглощая изюм, драже, сладкие напитки, спорили, как все девчонки, бранили старух, передразнивали их и насмехались, хохотали до слез и играли в разные игры. То они измеряли свои ножки, дабы определить, у кого самая маленькая, сравнивали округлости своих белых ручек, определяли, у кого от еды краснеет нос, считали веснушки, рассказывали, где у кого есть родинки, оценивали чистоту кожи, яркость румянца, изящество телосложения. Правда в том, что среди станов, принадлежащих Господу, попадались и худые, и толстые, и плоские, и вогнутые, и выпуклые, и невысокие, и длинные, в общем, самые разные. Потом девицы спорили, кому надо меньше ткани на пояс, и та, у кого выходило меньше, оставалась довольна, неизвестно почему. То они принимались рассказывать друг другу, что привиделось им во сне. Частенько одной или двум, но никогда всем сразу, снилось, что они крепко держат в руках ключи от аббатства. Засим советовались друг с дружкой по поводу разных мелких недомоганий. Одна порезала палец, другая сломала ноготь, третья проснулась с покрасневшими глазами, четвертая вывихнула указательный палец, перебирая четки. В общем, у каждой были свои поводы для беспокойства.

— Ах! Вы обманули мать настоятельницу, понеже у вас на ногтях белые отметины, — говорила одна.

— Вы очень долго исповедовались нынче утром, сестра, — говорила другая, — значит у вас очень много мелких грехов, в которых вам надо покаяться?

Потом, поелику все они были одного поля ягоды, они снова мирились, ссорились, дулись, спорили, соглашались, завидовали, щекотали друг дружку, чтобы посмеяться, и смеялись, чтобы пощекотать, и потешались над послушницами.

Часто говорили так:

— А ежели паче чаяния к нам в дождь забредет вооруженный рыцарь, куда мы его денем?

— К сестре Овидии, у нее самая большая келья, он войдет в нее вместе со своим шлемом и пером.

— Почему ко мне? — вскрикивала сестра Овидия. — У нас у всех одинаковые кельи!

Тут мои милые девицы лопались от смеха, точно зрелые фиги. А однажды вечером они заполучили на свой маленький собор прелестную новенькую послушницу лет семнадцати, которая казалась невинной, точно новорожденный младенец, и получила бы отпущение безо всякой исповеди. Ей уже давно до смерти хотелось попасть на эти тайные посиделки и маленькие пирушки и отведать тех увеселений, коими молодые монахини смягчают свой свято-священный плен, и она даже плакала оттого, что ее не приглашают.

— Хорошо ли ты почивала, — спросила ее сестра Овидия, — моя козочка?

— О нет, — отвечала новенькая. — Меня закусали клопы.

— Как?! У вас в келье клопы? Надо немедленно избавиться от них. Известны ли вам правила нашего ордена, кои предписывают нам изгонять сих кровопийцев, дабы никогда не видеть их в стенах монастыря?

— Нет, — сказала послушница.

— Ну хорошо, слушайте. Посмотрите кругом. Вы видите клопов? Их следы? Чувствуете их запах? Есть ли хоть что-то от клопов в моей келье? Поищите.

— Я ничего не вижу, — призналась новенькая, которую звали мадемуазель де Фьен, — и здесь пахнет только нами!