Озорные рассказы. Все три десятка

– И ты не страшишься отвергать дьявола, Пестряк?

– Да я его ни во что не ставлю.

– Смотри, как бы с тобой худого не приключилось от такой ереси.

– Ништо мне! Бог меня от дьявола защитит, ибо я верую, что он помудрее и подобрее, чем говорят о нём учёные люди.

В ту минуту вошли два других племянника, и, поняв по голосу дядюшки, что не так уж мерзок ему Пестряк и вечные жалобы на пастуха одно лишь притворство, имеющее целью скрыть сердечную склонность, оба братца немало удивились, переглянулись, затем, увидя, что дядюшка смеётся, спросили:

– Если бы вам пришлось писать завещание, кому вы оставите дом?

– Пестряку.

– А владение ваше по улице Сен-Дени?

– Пестряку.

– А арендованный у города Парижа участок?

– Пестряку.

– Что ж, – сказал капитан грубым своим голосом, – всё, значит, достанется Пестряку?

– Нет, – отвечал каноник, улыбаясь. – Как бы ни тщился я составить своё завещание по всей справедливости, добро моё перейдёт наихитрейшему из вас троих. Я уже так близко подошёл к земному своему пределу, что ясно провижу ваши судьбы. – И прозорливый старец бросил на Пестряка лукавый взгляд, наподобие уличной потаскухи, завлекающей щёголя в вертеп.

Пронзительный взор каноника просветил разум пастуха, и слух и очи его отверзлись, как то бывает с девицей наутро после брачной ночи. Прокурор и капитан, приняв эту болтовню за евангельское пророчество, откланялись и вышли из дому, весьма уязвлённые нелепыми намёками каноника.

– Что ты думаешь о Пестряке? – спросил прокурор у Гориллы.

– Я думаю, думаю… – ответил мрачно вояка, – думаю засесть в засаду на Ерусалимской улице да и скинуть ему голову наземь, к ногам поближе. Пусть чинит, коли желает.

– Ох, – воскликнул прокурор, – от твоей руки удар ни с чьим другим не спутаешь, так и скажут, что это дело рук Драча. А я подумываю иное: приглашу-ка его отобедать, и после обеда затеем игру, в какую у короля играют. Залезают в мешок, а все прочие судят, кто дальше в таком наряде прошагает. А мы на Пестряке мешок зашьём да и бросим дурака в Сену – не угодно ли, мол, поплавать.

– Это следует обдумать хорошенько, – сказал вояка.

– Тут и думать нечего, – продолжал прокурор. – Двоюродного братца отправим к чёрту, а наследство поделим с тобой пополам.

– Охотно, – согласился Драч, – но мы должны быть заодно, как две ноги одного тела, ибо если ты тонок, как шёлк, то я крепок, как железо. Шпага петли не хуже… Запомните сие, дражайший братец.

– Да, – ответил адвокат. – На том и порешим. Теперь скажи – вервие или железо?

– Будь я проклят, авось не на короля идём! Ради какого-то мужлана, косолапого пастуха, столько слов тратить? Ну что, по рукам? Двадцать тысяч франков вперёд в счёт наследства тому из нас, кто его раньше порешит. Я ему честно скажу: «Голову свою подбери».

– А я скажу: «Поплавай-ка, любезный!» – воскликнул прокурор и захохотал, разевая рот до ушей.

Потом оба пошли ужинать. Капитан – к своей девке, а прокурор – к жене одного ювелира, в любовниках у которой он состоял.

А знаете, кого речи эти в изумление повергли? Пестряка. Бедный пастух услышал смертный свой приговор из уст двоюродных братьев, когда они на паперти прогуливались и беседовали, открывая друг другу свои мысли, как Богу на молитве. И пастух наш силился уразуметь, то ли слова их до слуха его достигали, то ли уши его до паперти дотянулись.

– Слышите ли вы, господин каноник?

– Да, – ответствовал тот, – слышу, как дрова потрескивают в печи.

– О, – воскликнул пастух, – если я не верю в дьявола, то верю зато в святого Михаила, моего ангела-хранителя, и поспешу туда, куда он зовёт меня.

– Ступай, дитя моё, – сказал каноник, – только будь осторожен, не промокни, да и голову свою береги, а то мне слышится, будто журчит вода. Разбойники с большой дороги ещё не самые опасные злодеи.

Словам этим Пестряк весьма удивился и, посмотрев на каноника, заметил, что на вид тот вполне весел, глазом по-прежнему востёр, а ноги всё так же у него скрючены. Но ввиду того, что надобно было отвратить смерть, ему грозившую, он подумал, что успеет ещё налюбоваться каноником или ему угодить, и пустился, поспешая через город, как женщина, что трусит рысцой в чаянии близкого удовольствия.

Оба двоюродных братца, отнюдь не подозревая, что Пестряк обладает той прозорливостью, какою подчас наделены пастухи, нередко предугадывающие близость непогоды, зачастую обсуждали в его присутствии грязные свои проделки, ни во что не ставя Пестряка.