Озорство

Старший брат работает на младшего. Младший брат женился на семнадцатилетней девочке. Старший брат живет с ними в одной квартире.

— Тебе нравится твоя работа? — спросила Эйлин.

— Не желаю говорить об этом.

— А о чем ты желаешь говорить, Джимми?

— Ни о чем. Я хочу, чтобы вы оставили меня наконец в покое, вот что я...

— Ты ел что-нибудь сегодня утром?

— Я не голоден.

— А Лиза? Может быть, она голодна.

За приоткрытой дверью воцарилось молчание.

— Джимми? Что с Лизой? Ты не подумал, что она, может быть, хочет есть?

— Не знаю.

— Почему бы тебе не пойти и не спросить у нее?

— Я отойду от двери, а ты попытаешься взломать ее.

— Обещаю, что не сделаю этого.

— В коридоре стоят мужики, которые явились сюда вместе с тобой. Они и взломают дверь.

— Нет. Я попрошу своего начальника, чтобы он удержал их от этого. А ты пойдешь и спросишь у Лизы, хочет ли она есть. Идет? Может быть, мы передадим ей что-нибудь покушать. Если она голодна. Да и ты, конечно, голоден. Полночи на ногах. Может быть, я могу...

— Я не голоден.

— Тогда пойди спроси у Лизы, хочет ли она есть. Хорошо?

— Обещаешь, что никто не попытается взломать дверь?

— Джимми, если бы мы хотели сделать это, ничто бы нас не остановило.

— Как бы не так! Я стою здесь с револьвером в руке.

— А все наши ребята в пуленепробиваемых жилетах. Если бы они захотели взломать дверь, от нее уже давно и щепок не осталось бы, Джимми. Но мы не хотим этого. Наша задача — отвести от всех беду. От нас, от тебя и от Лизы. Я уверена, что ты не хочешь, чтобы Лиза пострадала...

— Не хочу.

— Я знаю это.

— Очень хорошо, что вы знаете. Как вы думаете, почему я делаю это?

— Понятия не имею, Джимми. Можешь ли ты сказать мне, почему?

— Чтобы уберечь ее от беды. А вы что думали?

— Как ты?..

— Как вы думаете, почему я выгнал его из этой проклятой квартиры?

— Ты говоришь о своем брате?

— Да, о нем! О ком же, по-вашему, я еще могу говорить?

Прошлой ночью он избивал ее, как собаку. Я сказал ему, чтобы он оставил ее в покое, а то я вышибу мозги из его проклятой головы. Велел ему убираться отсюда и никогда больше не возвращаться. Вот почему я приковал ее наручниками к кровати. Для ее же блага. Она позволяет ему избивать себя до полусмерти, а потом они всю ночь напролет занимаются любовью. Клянусь Богом, я пытаюсь защитить ее.

— Так вот, значит, что разбудило тебя прошлой ночью. Он бил ее?

— Каждую ночь, сукин он сын.

— Мы сделаем все, чтобы это больше никогда не повторилось, Джимми.

— А как же вы это думаете сделать?

— Твоя невестка может обратиться в городские организации. Они сумеют обуздать твоего брата...

— Я этого больше не выдержу. Она такая крошка, а он все время избивает ее, как собаку.

— Мы положим этому конец, Джимми. А сейчас пойди спроси ее, не хочет ли она есть? Хорошо?

— Пойду спрошу, — нерешительно проговорил он. — Но я закрою дверь и запру ее на замок.

— Лучше бы ты этого не делал, Джимми.

— А кто, черт возьми, знает, что у вас на уме? У меня есть револьвер.

— Вот поэтому-то я и хочу, чтобы ты оставил дверь незапертой. Не дай Бог, кто-нибудь пострадает, Джимми. Не желаю я никаких несчастий.

— Плевать я хотел на тебя и на твои желания, — отрезал он и захлопнул дверь.

В коридоре воцарилась такая тишина, что защелкивание замочного запора прозвучало выстрелом в ушах Эйлин.

* * *

— Я подумал, что мы должны внести в наше выступление что-то новое и потрясающее, — заявил Сильвер.

— Новое и потрясающее — что же именно? — спросил Джиб.

Ему никогда не нравились эти новые и потрясающие идеи Сила. Например, однажды он заявился с предложением, что обе девушки должны петь фальцетом. Как будто их голоса и так не были достаточно высокими. «Такого еще никогда не было, приятель», сказал Сил. «Две девушки поют фальцетом. Всех мороз по коже проберет.» На это Джиб возразил, что мороз — это чушь. Людям не нравится слушать вещи, которые их потрясают. Они хотят все время слушать одно и то же, одни и те же ритмы, одни и те же голоса, поющие в стиле рэп. Они не хотят, чтобы их потрясали, приятель.

Только голуби радуются, когда их потрясают, они получают наслаждение от этого. Ты видишь в парке стаю голубей и кричишь им: «Улю-лю!». От такого потрясения они живо обмарывают свои штанишки и взмывают в воздух. Но людям такие потрясения не нравятся, втолковывал другу Джиб.

Люди слушают двух девушек, завывающих фальцетом, и им кажется, что это воет полицейская сирена или что-то в этом роде. Возможно, даже сигнал воздушной тревоги, и они бегут в укрытие, приятель.