П. А. Кулиш. Биографический очерк

Но между этими цветами было много и терний, и часто весьма чувствительных и очень вредивших делу. Этим, между прочим, объясняется то обстоятельство, что “Основа”, выйдя в 22 книжках, должна была приостановиться, не закончив второго года. Пока еще трудно разобраться в той путанице недоразумений, которая произошла тогда среди кружка "Основы" в Петербурге. Кое-какие пояснения по этому вопросу дает г. Мордовцев в своей книжке "За крашанку — пысанка" [6], но все же еще больше остаётся неразъясненным. Не указывая подробности, которые заняли бы слишком много места, скажем только о том впечатлении, какое получается хотя бы от чтения напечатанных у г. Мордовцева писем Кулиша и Костомарова. Было, кажется, то, что часто бывает в подобных случаях. Искренний, сильный и талантливый человек всецело отдает себя деятельности для известной идеи. Вокруг — люди меньшие и по таланту, и по преданности идее. Сильный человек и видит дальше их, и работает больше и лучше их и вследствии этого хочет пользоваться большими правами, т. е. большею самостоятельностью в своей работе. Но толпа как раз этого и не хочет позволить. Окружающие с удовольствием предоставляют ему право работать, но желают, чтобы работа производилась по их указке, пусть он, пожалуй, пользуется и некоторой известностью, но не слишком большой ведь тогда будут думать, что только он все и делает и что он умнее всех. А он и в действительности умнее всех и не хочет отказываться ни от своего ума, ни от тех прерогатив, которые последнему принадлежат. Здесь и конфликт. С одной стороны начинаются крики о “чрезмерном самолюбии” и “диктаторских наклонностях”, а с другой — жалобы на толпу, не понимающую избранных умов, и пр. Видя это непонимание, сильный человек еще более убеждается в своей справедливости и совершенно перестает обращать внимание на мнения других. Для него исчезает критика, в нем одном уже совмещается и творец, и критик собственного творчества. Поэтому, делая ошибку и слыша со всех сторон, что это ошибка, он все же не верит никому, и думает, что его ошибка — открытие сильного ума, еще не понятое обыкновенными людьми. А обыкновенные люди, видя ошибки, в свою очередь начинают полагать, что у сильного человека и нет ничего, кроме ошибок, и оставляют его.

Конечно, для этого необходимо, чтобы этот сильный человек слишком превышал средний уровень окружающих его людей и в то же время был очень самолюбив. Оба эти условия были налицо и в данном случае, а потому нечто подобное происходило и у Кулиша, с его петербургскими земляками. Отношения то улучшались, то снова портились. По поводу этих отношений г. Мордовцев говорит в упомянутой выше книжке. “Для того я й друкую ци лысты його, щоб выдно було, як його свои ж грызлы, та все спотыньга, та й догрызлы до того, що вин плюнув им у вичы своею “Воссоединенною Русью”, а потим и “Крашанкою”... [7] С этого уже времени начался разрыв у Кулиша с обществом, приведший к печальным последствиям. И не без причины Кулиш говорит в “Досвитках”.

Нема в мене роду.
Немае дружыны,
А ни брата-товарыша
На всий Украини.
Дума сумовыта —
То моя родына;
Сердце одыноке —
Вирная дружына,
Степы, горы и долыны —
Товарыство-побратымы...

Издание “Основы” прекратилось, дела типографии Кулиша, благодаря управляющему, тоже пришли в упадок. Кулиш жил в Петербурге в нужде, затем уехал на хутор под Борзну, хозяйничал и жил в такой крайности, что пища его и его жены не отличалась ничем от плохой пищи крестьянина. Единственным его заработком были несколько статей в журналах (История борьбы казаков с поляками во время Павлюка и Остряницы и др.). Благодаря личному знакомству с министром Милютиным, Кулиш в 1864 или 1865 г. поступил на службу на значительную должность в западном крае [8], но вскоре (1869) должен был ее оставить вследствие своих сношений с галицкими малоросами.