П. А. Столыпин

По возвращении от П. А. Столыпина мы ознакомили лиц, знавших о предстоявших нам переговорах, с их характером и содержанием. Граф П. А. Гейден видел в нашем сообщении подтверждение высказанному им ранее скептицизму относительно искренности П. А. Столыпина и возможности прийти с ним к соглашению, приемлемому для общественных деятелей. Остальные трое, Н. Н. Львов, М. А. Стахович и А. И. Гучков, продолжали выражать доверие готовности и способности председателя Совета министров честно вступить на путь обновления нашего государственного строя, полагали, что между нами двумя, с одной стороны, и П. А. Столыпиным – с другой, имели место в переговорах какие-либо недоразумения, вследствие которых мы плохо друг друга поняли, и сожалели, что мы пришли к окончательному отрицательному решению.

Князь Г. Е. Львов и я находились под влиянием тяжелых впечатлений, вынесенных из свидания с П. А. Столыпиным. Отсутствие в нем искренности и прямоты было для нас очевидным. Хотя при начале нашего разговора П. А. Столыпин обращался к нашему содействию для осуществления, как он говорил, конституционных начал Манифеста 17 октября, но все, им затем высказанное, свидетельствовало о совершенно противоположных его намерениях и о нежелании его вести страну открыто на путь политической свободы, отрешившись от традиций старого бюрократического абсолютизма. Но, однако, мы сознавали, что если заключение, к которому мы пришли, могло бы быть ошибочным, то на нас должна была бы лечь тяжелая моральная ответственность за отказ в нашем сотрудничестве. Также, хотя и маловероятно, могло иметь место предположение, что нам не удалось во время нашего беспорядочного разговора обстоятельно изложить те условия, при наличии которых мы сочли бы долгом пойти навстречу сделанному нам предложению. Оба мы ощущали живую потребность выяснить определенно эти вопросы, которые могли вызвать сомнения если не внутри нас, то в среде общественных кругов. В то же время мы хотели, чтобы выяснение этих вопросов было установлено порядком, который сохранил бы документальные следы для объективного свидетельства в будущем о действительном положении вещей. 16 июля князь Г. Е. Львов предложил написать в этих целях письмо П. А. Столыпину с изложением нашего понимания предстоявших правительству задач и тех условий, при которых, по нашему убеждению, было бы возможно вступление общественных деятелей в образуемый председателем Совета министров кабинет. Предложение князя Г. Е. Львова вполне соответствовало поставленным нами себе целям, и 17 числа рано утром было доставлено П. А. Столыпину следующее наше письмо:

«Милостивый государь Петр Аркадиевич.

Помимо нашего желания, наша беседа с вами 15 июля приняла направление, которое лишило нас возможности выяснить Вам те условия, при наличности которых мы сочли бы себя вправе принять Ваше предложение и сделать Вам понятными причины нашего отрицательного к нему отношения.

О готовности жертвовать собой не может быть вопроса. При условии сознания и твердой веры, что мы можем принести пользу, мы готовы отдать все свои силы служению Родине. Но мы полагаем, что намеченная Вами политика постепенного приготовления общества к свободным реформам маленькими уступками сегодня – с тем, чтобы завтра сделать большие, и постепенного убеждения его в благих намерениях правительства не принесет пользы и не внесет успокоения. При такой политике всякие реформы будут неизбежно запаздывать и служить не к укреплению, а, наоборот, к ослаблению правительственной власти. Реформаторство правительства должно носить на себе печать смелости и ею импонировать обществу. Поэтому мы считаем единственно правильной политикой настоящего времени открытое выступление правительства навстречу свободе и социальным реформам, и всякая отсрочка в этом отношении представляется нам губительной. Революция сильна борьбой за свободу и глухим сочувствием общества и народных масс. Успокоить страну можно, только внедрив в общество убеждение, что правительство не борется со свободой, а полагает ее честно и открыто в основу государственной жизни. Только тогда правительство привлечет общество на свою сторону и между ними установятся правильные взаимоотношения, и только при этом условии будет иметь значение и может принести пользу появление у власти общественных элементов. В этих целях, по нашему мнению, необходимо, чтобы в высочайшем рескрипте на имя председателя Совета министров при назначении в кабинет лиц из среды общественных деятелей было возвещено, что мера эта имеет свой целью осуществление необходимого взаимодействия правительственных и общественных сил.

Мы полагаем, что из 13 лиц кроме председателя Совета министров, входящих в состав кабинета, должно быть не менее 7 лиц, призванных из общества, сплоченных единством политических взглядов и объединившихся на одной политической программе. Между этими лицами должны быть распределены портфели министров: внутренних дел, юстиции, народного просвещения, земледелия, торговли, обер-прокурора Святейшего синода и государственного контролера.