П. А. Столыпин

Разительный контраст был между этим новым главой правительства и графом Витте, который только что вышел в отставку. Чем больше последний получал признания даже со стороны своих врагов в его талантливости и энергии, несмотря на неудачи, которые он испытывал во время своего пребывания у власти, тем более фигура Горемыкина казалась незначительной. Что могло побудить императора выбрать его на столь ответственный пост? Наиболее возможным объяснением является то, что он был приятен императрице как член различных благотворительных обществ, в которых она председательствовала. Горемыкин выказывал себя опытным придворным и афишировал свою приверженность к старому придворному этикету, но что особенно нравилось императрице в нем, помимо другого, так это то упрямство, с которым он обнаруживал свои ультрамонархические чувства. <…>

Кабинет Горемыкина

<…> Как можно было ожидать, Дума с самого начала не только приняла враждебную позицию по отношению к правительству, но и ясно показала стремление расширить права, дарованные манифестом 1905 года.

Впервые это обнаружилось в проекте ответа на тронную речь, составленном в комиссии из тридцати трех членов Думы, целиком принадлежащих к оппозиции.

Этот ответ включал в себя все пункты программы кадетской партии с требованиями уничтожения Государственного совета, установления ответственности министров перед Думой, всеобщего голосования, отмены исключительных законов, права собраний, свободы печати, полной свободы совести, отмены сословных привилегий и т. д. Аграрный вопрос разрешался очень радикально, путем передачи крестьянам всех кабинетских и монастырских земель, а также путем принудительной экспроприации части земель, принадлежащих частным собственникам.

В дальнейшем намечались принципы полной амнистии по политическим и религиозным преступлениям.

Обсуждение проекта ответа заняло неделю и закончилось особенно бурным ночным заседанием¹, в котором лучшие ораторы кадетской партии – Петрункевич² и Родичев³ – произнесли пламенные речи, упрекая правительство за жестокое подавление революционного движения и требуя немедленного освобождения арестованных в связи с последними событиями.

Ответ на тронную речь был единодушно принят присутствовавшими в заседании членами Думы, а небольшая группа октябристов и консерваторов покинула зал, не осмеливаясь голосовать против.

Принятие этого ответа, несомненно, знаменовало собой стремление Думы присвоить себе права Учредительного собрания и принудить власть пересмотреть Манифест 1905 года самым радикальным образом.

Это вызвало чрезвычайное раздражение в правительственных кругах и сопровождалось спорами между представителями народа и монархической власти о способе, которым ответ должен быть представлен императору. Он отказался принять депутацию, выбранную для этой цели Думой, и известил председателя, что может принять адрес не иначе, как только через министра императорского двора. Депутаты сочли это оскорбительным для себя, так как они употребили величайшие усилия, чтобы облечь свои требования в наиболее корректные и даже проникнутые духом лояльности к личности государя формы. Благодаря благоразумному воздействию на Думу со стороны некоторых кадетских лидеров она не настаивала на своей точке зрения. Указывая, что она не будет спорить о форме передачи адреса императору, и отмечая, что предложенный способ передачи одинаков и для Государственного совета, Дума решила отнестись к этому как к простой формальности, требуемой императорским двором.

Но вскоре антагонизм между Думой и правительством снова обнаружился весьма резко, когда в первый раз на трибуне появился Горемыкин, чтобы в ответ на адрес огласить декларацию министерства, которая объявляла абсолютное non possumus[19].

Министерская декларация явилась предметом длительных прений в Совете министров; со своей стороны, я не только горячо протестовал против содержания декларации, но выражал сомнение в праве дачи ответа Думе со стороны правительства. Ссылаясь на практику других парламентов, я пытался убедить моих коллег, что кабинет как таковой не призван вмешиваться в диалог между государем и народным представительством и что единственным последствием подобного вмешательства явилось бы провоцирование конфликта с Думой, весьма опасного и бесплодного в данный момент. Я указывал далее, что было бы хорошо представить на рассмотрение Думы возможно большее количество законопроектов, что создало бы деловые дебаты и устранило бы все покушения со стороны депутатов на расширение прав Думы.

Мои указания, которые были поддержаны только одним Столыпиным, не встретили сочувствия со стороны других коллег, и 26 мая (13 мая по старому стилю – здесь и далее даты указаны составителем. – И. А.) Горемыкин в сопровождении всех членов кабинета с большой помпой отправился в Думу для чтения своей декларации.

Эта первая брешь в отношениях между правительством и Думой была нежелательна со всех точек зрения.