P.O.W. Люди войны

Кстати, у истории Маутхаузена и лагерного доктора Ариберта Хайма есть обратная сторона. Для доктора, которого прозвали «Смерть», опыты в Маутхаузене были только эпизодом его карьеры, из-за которого Ариберт Хайм большую часть своей жизни провел в страхе быть пойманным. Впрочем, это не мешало ему жить в достатке и пользоваться всеми благами, которые дают деньги и связи. Участь же советских узников Маутхаузена была совсем другой.

Пятого мая сорок пятого они вышли за лагерные ворота. Мечта о свободе придавала этим голодным подросткам силы в течение нескольких лет. Теперь они ждали, что мир, наконец, изменится. Что после страшных мучений, которые они выдержали, мир станет по крайней мере справедливым. Казалось, дома их ждет другая жизнь. И они никогда больше не будут человеческим материалом.

Николая Киреева уговаривали не возвращаться:

«Дай Бог американцам всего за то, что освободили нас! Но я из американского лагеря для интернированных бежал. Я хотел только на Родину. Там русские эмигранты уговаривали нас на ломаном русском языке: «Вы должны ехать в Америку, в Канаду, в Австралию, там хлеб, там довольственная жизнь!» Я думаю: «Эх-ма, куда я попал! Из одного лагеря в другой». Ну, я-то домой собирался, на Родину, свобода меня ждала, вот. Я был уверен в одном. Я был уверен в свободе и справедливости на земле. И удрал домой, где свобода».

Но Родина распорядилась иначе. Их возвращение по-прежнему было нежелательным. Николая Киреева на десять лет отправили в советский лагерь. Его вина была в том, что он находился на территории рейха и его освободили американцы. Также его обвинили в сотрудничестве с немцами. Якобы свидетели помнят, что накануне освобождения Маутхаузена американцами заключенный Киреев пытался записаться в немецкий добровольческий отряд, чтобы сбежать из лагеря. Вывод: новый срок. Советский. Десять лет лагерей. От звонка до звонка. Примерно такой же была участь сотен бывших узников Маутхаузена. Они очень скоро узнали, что советский лагерь почти не отличается от нацистского. Но эти люди смогли выжить. Повзрослев в Маутхаузене, смерти они уже не боялись.

«Если бы мы погибли там, в Маутхаузене, это было б хорошо, мы были бы герои, про нас рассказывали бы разные байки, и так далее, а раз мы остались живы, тогда, значит, мы предатели. – В словах Василия Кононенко горечь, в голосе слезы. – Когда вот сейчас спрашивали, спрашивали меня: «Ты ненавидишь немцев?», я говорю: «Нет, я к ним ничего не имею». У них был такой порядок. Мы верили Сталину, они верили Гитлеру. Если немец слово сказал против Гитлера, тогда его в лагерь. Если мы анекдот расскажем про Сталина или просто какой-то политический, нас тоже не погладят по головке, так что тут у каждого свой диктатор. А вот то, что случилось у меня после освобождения, за это я ненавидел Сталина, и по сей день я против Сталина».

От советского лагеря Василия Кононенко спасло только то, что он был на грани истощения. В день освобождения

Маутхаузена он весил двадцать шесть килограммов. Поэтому срок парню решили не давать. В НКВД рассчитывали, что он и сам умрет. Он выжил. До середины шестидесятых находился под подозрением. Не мог поступить в ВУЗ, не мог работать, кем хотел, и жить, где хотел. Эти люди не были борцами с системой. Они просто хотели жить. То, что их воля к жизни оказалась мощнее любой системы, было невозможно вычислить экспериментальным путем.

ИЛАМ, ЗЕМЛЯ ПРЕДКОВ

Шри-Ланка, середина 2000-х

У него был такой запах, что казалось, пряный тропический лес находится рядом, за раскрытым окном. А название, если произнести вслух, словно убаюкивало волшебной сказкой диковинной земли. Цейлонский байховый чай. Попробуйте произнести эти три слова вслух, только медленно, с расстановкой, и вы поймете меня. Цейлонский. Байховый. Чай. А еще он напоминает о колониальном прошлом острова, носившего некогда британский топоним Цейлон и поменявшего имя на сингальское Шри-Ланка, Благословенная родина-мать. Но есть у него и другое название, которое переводится примерно так же с тамильского языка: «Илам, земля предков». Обычно это слово произносят с ударением на последнюю «а», но правильно все-таки делать ударение на первый слог. Я оказался здесь еще тогда, когда север страны контролировали «Тигры освобождения Тамил-Илама». А имя их лидера Велупиллаи Прабакарана, произнесенное в столице Коломбо, звучало примерно так же жестко и даже, пожалуй, грозно, как в свое время имя Джохара Дудаева в Москве. Симфония чайных ароматов не слышна на острове. Вот уже много лет на нем пахнет войной. Она шла там, где вряд ли могли оказаться многочисленные иностранные туристы.

* * *