P.O.W. Люди войны

Малик Мохаммад Акбар, деревенский вождь, сидел на деревянной кушетке и пил чай. Ветеран нелегальных переходов озабоченно покачивал головой, словно в подтверждение слов малика. Я понял, что вождь прекрасно говорит по-английски, но при этом категорически отказывается беседовать с заезжим журналистом на языке тех, против кого воевали его отец, его дед и прадед. Ведь британцы, пытаясь обосноваться на территории пуштунов, развернули здесь свои войска, но вскоре были выбиты местными жителями. В 1930 году на территории племени Моманд разгорелось мощное восстание пуштунов, и Омар Хан, отец малика Мохаммада, тогда начал издавать первую пуштунскую газету. Она называлась «Удар». Язык любой из статей «Удара» вполне подходил для первых страниц и сегодняшних газет.

«В течение сегодняшнего дня около сорока бомбардировщиков совершили налеты на позиции пуштунов», «Четырнадцать человек погибли от разрыва бомбы», «Британские представители обратились к племенам с ультиматумом о прекращении сопротивления».

Я держал этот листок в руках, а мой возможный проводник переводил мне с урду на английский замысловатую вязь заголовков.

С тридцать третьего по сорок второй год Хан ежемесячно получал от германского правительства на войну с британцами по пятьдесят тысяч марок. В сорок втором все эти деньги пуштунский лидер передал советскому послу в Тегеране. Омар Хан решил стать коммунистом. Такая вот ирония судьбы.

От воспоминаний об отце малик Акбар плавно перешел к тому, о чем в две тысячи первом говорили в любой стране мира.

«Америка – великая держава, это она сама создала неуловимого бен Ладена, – рассуждал малик Акбар. – Для этой страны Усама сначала был просто моджахедом, то есть героем, а теперь вдруг стал террористом. Он просто больше не нужен Америке. Советский Союз, хотя и воевал против нас, так не делал».

Малик сделал паузу и чуть понизил голос, чтобы высказать крамольную мысль.

«Да и вообще, если бы Советы дружили с пуштунами, а не с таджиками, то войну в Афганистане непременно выиграли бы».

Я с сомнением покачал головой. У нас, в бывшем СССР, и у них, в Зоне Свободных Племен, в слово «война» вкладывают разный смысл.

Сыновья малика, ни слова не говоря отцу, перешли линию Дюрана, прихватив с собой все имевшееся в доме оружие. Накануне жители территории племени Моманд – это я узнал от малика – собрали сто шестьдесят килограммов золотых и серебряных украшений в помощь талибам. Сюда приходили пуштунские женщины и, едва приподняв паранджу, бросали на груду золота снятые с себя килограммовые подвески. Но оказалось, что ни золото, ни оружие, ни люди талибам не нужны. Драгоценности не помогли вечным студентам победить, оружие осталось брошенным на полях сражений. А сыновья малика Мохаммада так и не вернулись домой.

«А хотите записать интервью с бен Ладеном?» – сказал малик внезапно и загадочно.

«И что для этого нужно?» – удивился я.

«Да, собственно, ничего. – Вождь внимательно посмотрел на меня сквозь толстые линзы очков. – Вы поживете тут неделю, другую. К вам присмотрятся. А там, глядишь, и позовут». Мы с оператором Егором переглянулись. Успев немного изучить здешний народ, мы поняли, что ждать придется гораздо терпеливее и дольше, чем две недели. Вполне возможно, и месяц. И два. Причем интервью никто не гарантировал. «Спасибо, – поблагодарил я, – нам нужно в Афганистан». И тут будущий проводник вздохнул. «Так ведь присмотрятся к вам здесь, а за интервью нужно идти вон туда». И малик кивнул в сторону линии Дюрана.

Сосед малика, Пашат-хан, командующий маленькой пуштунской армией в пятнадцать тысяч стволов, регулярно отправлял бойцов на ту сторону. В тот день, когда мы к нему приехали, очередная сотня пуштунов ждала удобного случая для перехода. Но перехода не было. Те, кто должен был встречать боевиков на той стороне, так и не появились. Вместо них у Пашат-хана были другие гости – сотрудники пакистанской секретной службы ISI. Пашат-хан полностью контролировал целый участок афгано-пакистанской границы. Его основной источник существования – контрабанда оружия и автомобилей. Дорога в Афганистан открыта, нужно лишь знать эту дорогу. Но у секретной службы много способов перекрыть хану канал денежных поступлений. Свободная торговля – в обмен на нейтралитет.

И вот как раз за столом (а вернее за щедро уставленным всякими восточными яствами ковром) у Пашат-хана оператора скрутило. Он отлучился на пять минут. А утром уже не мог встать.

«Меня отравили», – еле выдавил Гоша.

«Ты просто брал рис немытыми руками», – объяснил я. Ели мы без вилок.

«Но они тоже брали руками», – Егор искал ответ.

«Да, но ты так делаешь в первый раз, а пуштуны так едят всегда». – Пока я объяснял Гоше вполне прозаические вещи, сам толкался в хаосе своих мыслей, понимая, что его ни в коем случае нельзя тащить с собой в Афганистан. Значит, нужно подыскать человека, который заменит оператора.