«Ну, заходи, земляк», – Ахмет-Александр указал на железные ворота зеленого цвета. Я зашел во двор первым. За мной оператор и охранники. Двор квадратный, не очень большой. В углу глинобитный сарай с нехитрым сельским инструментом. Рядом обычная водяная колонка с помпой. Посреди двора старая, двадцатилетняя «тойота-корола». «Мой заработок, – кивнул на нее Александр. – Купил ее за три тысячи долларов. Теперь я таксист». По двору туда-сюда снуют три девчонки. «Дочки?» – спрашиваю. «Дочки», – кивает Левенец. «Здесь три, – считает он и, кивая на дом, подбирает русские слова. – А там есть и четвертая. Она маленькая еще. Четыре месяца». Мы заходим в дом. Он, конечно, выглядит намного лучше той глинобитной развалюхи, на фоне которой Саша-Ахмет фотографировался много лет назад, ремонтируя «газик». По крайней мере, дом каменный, достаточно просторный. С закрытой верандой, со стороны которой мы заходим в гостевую комнату. Такая есть в каждом афганском доме. Здесь собираются мужчины. Садятся на полу, ведут неспешные разговоры. Мы гости, поэтому нам отводят лучшие места. Старшая дочка Саши, двенадцатилетняя Хатиджа, приносит чай и сладости. Сначала угощение она ставит перед нами, потом предлагает остальным. Мы говорим о том, что случилось с Сашей, когда он оказался на той стороне, или, вернее, на этой.
«Вот когда я перешел на ту сторону, меня к его брату привели», – Саша кивает на улыбчивого человека, чем-то похожего на актера Мкртчяна. С огромным носом и грустными внимательными глазами. Человека зовут Джанмохаммад. Он бывалый боевик, родной брат полевого командира, у которого в отряде воевал Левенец. Он продолжает: «Меня очень хорошо приняли, даже полюбили меня. Плена никакого не было. Уложили спать. Наутро мне автомат дали, афганскую одежду новую дали. И мы ушли на войну».
Воевать против своих Саша стал на следующий день. Никаких угрызений совести не испытывал. «Я сразу почувствовал, что я как будто здесь родился, – говорит Саша. – И у меня отвращение появилось к Советской армии. В армии офицеры тоже присягу читали, но в присяге не написано, что они должны издеваться над солдатами. А когда я увидел этих людей, – Левенец кивает на Джанмохаммада, – то сразу ислам принял, на следующий день принял».
Как я уже упоминал, процедура обращения в ислам была простой. Саша трижды произнес на арабском языке, языке Корана, калиму. Простейшую формулу признания Мохаммеда представителем Всевышнего. После этого парню объяснили, что отныне он мусульманин. Пять раз в день Саша стал читать намаз, даже во время боевых действий. За месяц выучил фарси. А русский постепенно стал забывать.
«Мне сложно рассказать это, но я еще раньше во сне видел, что буду мусульманином. Я быстро понял, что ислам – это единственный правильный путь на земле», – говорит Александр.
Валера Кусков тоже последовал примеру друга. Оба они стали особо приближенными к командиру людьми. Брат Амирхалама, Джанмохаммад, говорит: «Ахмет, Саша, был настоящим бойцом. Он воевал против шурави даже лучше, чем мы. Выносливый. Мог по горам сутками идти без отдыха. Ничего не боялся. Валера тоже был настоящим воином. Жаль, что погиб». Как рассказывает Джанмохаммад, Валерий Кусков был убит в ноябре 84-го здесь, в районе кишлака Ургоблаки, во время атаки советских вертолетов на группу душманов. В ней и находился украинец. Александра Левенца тогда здесь не было. Он вместе с десятком других моджахедов попал в окружение в горах, ближе к Салангу. Он предложил командиру пополнить запасы оружия и боеприпасов и напасть на один из складов сороковой армии. Амирхалам поручил ему разработать и выполнить эту операцию. Она прошла для боевиков не очень удачно. Около месяца десантники гоняли моджахедов по горам и, в конце концов, окружили.
«Советские войска окружили нас в горах, много бомбили, вертолеты ракетами обстреливали. У меня был «зекуяк», ну, как это по-русски сказать? – Левенец переходит на фарси и просит подсказку у друга Джанмохаммада. Тот озабоченно покачивает головой и цокает языком. Саша пытается вспомнить русское название некоего вооружения. – Ну, этот, самолеты им бьют, вертолеты».
«Стингер?» – подсказываю.
«Не-е-е, – отрицательно машет руками Левенец. – Этот, который на земле стоит».
«Пулемет? ДШК?» – говорю. Я угадал. «Ага, ДШК!»
«До-щи-ка, До-щи-ка», – одобрительно повторяет Джанмохаммад. Он, видимо, очень уважает этот крупнокалиберный пулемет, который придумали неверные.
«Нас били вертолеты, – продолжает Левенец. – А мы по ним из пулемета стреляли. Жалко, что ни одного не сбили. Это был месяц Рамазан, святой для нас. Но нас взять не смогли. Мы кругом мины поставили. Солдат близко к себе не подпускали».
Примерно так Александр Левенец и провел последующие пять лет своей жизни. У него не было ни дома, ни семьи. Когда война стихала, жил у родственников своего командира. Амирхалам выяснил, что Сашу-Ахмета усиленно разыскивают советские спецслужбы. Через посредников Амирхаламу предложили поменять украинца или продать за миллион афгани. Полевой командир не согласился.